Судьба драконов в послевоенной галактике - [6]

Меня перестали бить. Охранники смотрели на мою мать. Человек поднялся со стула, поднял кепи, встряхнул и водрузил на прежнее место.

– Ччувиха, – начал он заикаться, – ты чего-то нне дддопоняла… ззато я ппонял, ккак же тты ссына-тто своего ттак воспитнула… Ммужик с ночной смены ввернется – ни сына, нни жжены… Вместо жжены ддогадываешься что? Ты, б…, сейчас узнаешь, что ттакое "тта скудная земная жжалость, чтто дикой страстью тты зовешь…"

Я стер солоноватую кровь, текущую из носа и рта. Я сделал всего один шаг, меня качнуло – и охранники зареготали.

В этот самый момент мы все услышали голос… Откуда он шел? Откуда обрушивался на наши головы?

Охранники вздрогнули. Все – разом. И было в их вздроге что-то, что заставляло вспомнить команду "смирнаа" на плацу лихого полковника.

Голос устало выговаривал:

– Сидоров, что там у тебя за бардак? Докладывай.

Человек в кепи нервно расстегнул зеленый комбинезон, извлек оттуда черный продоговатый ящичек и заговорил чуть искательно, но не теряя достоинства:

– Коллега координатор, выполняем распоряжение, изолируем нарушителя, зверь успокаивается.

– Ты мне дурака не валяй, по уставу он, понимаешь, взялся отбарматывать… Зверя он успокаивает. Успокоитель. Дрессировщик.

Мама села на стул и с удовольствием рассматривала перекошенные лица охранников.

Я стоял, чуть пошатываясь.

Мама подмигнула мне и сделала рукой знак, мол, стой, держись…

Детина поднял с пола мою одежду и протянул мне:

– Парень, – тихо сказал он, – ну давай, это, побыстрее… Мы ж на службе…

– Ваше дело, – продолжал сонно выговаривать голос, – изолировать. Быстро, оперативно, вежливо. Бесшумно, по возможности.

– Не прерывая сна, – видимо, не выдержав, буркнул человек в кепи.

– Сидоров, – голос не взвился в ярости, но как-то по-особенному окреп, – ты что, почитаешь за знак особой милости то, что я запомнил твою фамилию? Ну вот тебе для начала: все отделение лишается увольнительных на год. И никаких выездов! Понимаешь, вламываются, как банда хулиганов… Зверя они успокаивают. Сами и есть звери…

Человек в кепи стоял и часто моргал.

Я одевался. Охранники переминались с ноги на ногу.

Мама подмигнула Сидорову, легко поднялась и выхватила из рук человека в кепи прямоугольный ящичек.

– Коллега координатор, – заговорила она, – во-первых, я прошу прощения, что потревожила тебя среди ночи…

– Ничего, коллега Рахиль, ничего, – умиротворяюще сказал координатор, – тебя ведь тоже потревожили среди ночи?

– Но меня по совершенно законному поводу, – разливалась соловьем мама и делала мне жесты рукой, мол, быстрей, быстрей, не рассусоливай, – а тебя… Я ведь позвонила только начальнику куста…

– Не извиняйся, коллега Рахиль, – мне показалось, что невидимый координатор зевнул и, подавив зевок, продолжал, – форма исполнения самого жесткого закона должна быть неизменно корректной, и чем жестче законное решение, тем корректнее форма его исполнения – мы-то с тобой знаем эту диалектику.

Я натянул куртку, мама жестами показала: нет, нет, нужно теплее – свитер, там холодно, а в коробку тем временем говорила горячо и убежденно:

– Именно поэтому, коллега координатор, я и спешу сообщить тебе, что действия тайной полиции в целом были корректны, за исключением некоторых эксцессов, в частности, – мама обвела взглядом чуть не в шеренгу выстроившихся охранников и остановилась на здоровенном детине, – поведение коллеги…

– Захарова, – подсказал шепотом небольшого роста кругленький веснушчатый охранник.

– …Коллеги Захарова, – мама подмигнула кругленькому и потерла пальцами о пальцы, мол, твоя-то фамилия, воин?

– Быкадоров, – с готовностью отозвался кругленький.

– И коллеги Быкадорова, – четко закончила мама.

Кругленький покраснел и часто захлопал ресницами, кажется, даже слезы появились у него на глазах. Мама же чуть выпятила нижнюю губу и развела руками, и снова жест ее прочитывался без слов: извини, брат, но доносчику – первый кнут.

Сидоров фыркнул и одобрительно кивнул.

– Быкадоров? Захаров? – удивленно переспросил координатор. – Ах, псы! Они же псы… Ну-ка я сейчас запрошу Барсика, те ли, или я путаю.

Быкадоров и Захаров стояли, втянув головы в плечи, на них было жалко смотреть.

Между тем свечение глаза дракона постепенно сходило на нет, а вскоре глаз и вовсе успокоился, висел обычным серым экраном в темноте ночной комнаты.

Мама щелкнула выключателем. В комнате загорелся свет.

– Те, – даже как-то обрадованно доложил координатор, – ах, псы… В "отпетых" и полугода не пробыли, сразу в тайные и туда же – ну, псы… Из-за вас страдать ребятам… Пять лет – чистый конвой, чистый! Сидоров, слышишь? Чтобы на поверхность – носу не казали!

Мама протянула коробочку Сидорову и одобряюще-ободряюще кивнула. Сидоров понял ее.

– Коллега координатор, – вежливо спросил он, – отмену увольнительных фиксировать в журнале?

– Не надо, – отозвался координатор, – черт с вами – гуляйте. "Псов", Захарова и Быкодорова, отметь, а остальные… пускай гуляют – и давайте живей, швыдче с нарушителем, что вы, в самом деле, телепаетесь…

Координатор замолчал. Сидоров спрятал ящичек в свой комбинезон.

Я стоял одетый, в свитере. Стоял и смотрел на маму.