Судьба драконов в послевоенной галактике - [7]
– Так, – сказала мама, – наденешь желтые ботинки, старые…
Я пошел надевать ботинки.
Мама ткнула пальцем в Сидорова:
– Без меня, я надеюсь, вы не поедете, коллега Сидоров? Я быстро переоденусь.
Сидоров опустил голову:
– Коллега Рахиль, – тихо сказал он, – это не положено… Вы же знаете.
Мама развела руками:
– Коллега? Ну стоит ли из-за небольшого нарушения инструкции так упираться? Для чего это? Зачем этот ненужный административный задор? Вы уже поимели служебные неприятности, – поимеете и еще… Я их вам гарантирую, коли вы уедете без меня. Га-ран-ти-рую.
Сидоров посмотрел на маму, видимо прикидывая, блефует или нет, снова опустил голову и выговорил только: "Мда".
– Хорошо, – кивнула мама, – я иду переодеваться. Джек, надень серое пальто, серое! и носки возьми шерстяные..
Мы спускались по пустой гулкой лестнице, залитой тоскливым городским светом. Захаров не стал вызывать подъемник.
– Ну его на фиг, – сказал он мне. – Я после подземки в узкую коробку никак войти не могу. Давит, понимаешь, давит.
Двери некоторых квартир были чуть приоткрыты – чуть-чуть – или мне показалось? – как казалось, что за дверьми этих квартир не безразличная, пустая тишина и темнота, а тишина и темнота живые, прислушивающиеся, дышащие и сдерживающие свое дыхание.
– Ты, главное, в похоронщики не попади, – болтал Захаров, – гиблое дело. Тухлое… Через три года выползешь – снова бросаться будешь – уже не на дракона, а на людей, и уже не три года влепят, а поболе. Снова приедем. Мы так к одному примчались, а он уже у подъезда прохаживается, ждет. "Здорово, хлопцы, – говорит, – за мной?" "Ну, садись, поехали…"
Захаров хохотнул. Я остановился на лестничной площадке, взялся за перила и вдруг с внезапной жестокой ясностью понял, что покидаю этот дом, этот нелепый старый дом с четырьмя кариатидами, поддерживающими балкон, – навсегда…
…А кариатиды были смешные. В центре – две полуобнаженные женщины – ну, это ничего себе, ничего особенного, а по бокам два мускулистых мужика, повернувшихся к женщинам лицами и скорчивших рожи не то от натуги, не то от расположенных рядом таких, понимаете ли, красавиц… – навсегда…
– Эй, – Захаров потряс меня за плечо, – силен мужик, ты чего – спать стоя собрался? Ну, ты не тушуйся – у тебя маманя такая – в обиду не даст. При лаборатории пристроит. Она у тебя кто?
– Начальник лаборатории, – тихо сказал я.
– О… как раз к себе и возьмет, ничо, ничо… только что ночью скверно, а днем будешь видеться… Быкадорову врежут, ох, врежут. Его Сидор спрашивает, к кому напоследок? А этот – к нылы какому-то в"- 1302. Что за нылы? Ну ладно, Сидор там, я, Карраваджо там, Штауфен не знаем, но этот-то писарчук вонючий должен был все сокращения заучить…Теперь ему в канцелярии не посидеть. Через день на ремень – сдохнет от натуги, падла, в похоронщики запросится. А тебе что…Ты в лабораторию потрюхаешь…
Я посмотрел на Захарова. В последних его словах слышалась зависть, настоящая, неприкрытая.
Я сказал:
– А в "отпетые"…
– В "отпетые"? – Захаров глядел на меня во все глаза. – В "отпетые"? Да ты чо, парень? Да там даже для нарушителей такие испытания…Ты чо? Ну, а попадешь туда, думаешь, легче? Лучше похоронщиком, лучше последним "рассекателем" в десятитысячных лабах работать, чем "отпетым", – Захаров говорил горячо, даже кулаком от волнения по стене пристукивал, – во-первых, на всю жизнь, понял, да? Любой похоронщик, распоследний планетный убийца и подземный нищий на что-то, хоть на что-то надеется, а "отпетым" не на что надеяться – вся жизнь… "пейте кровь дракона! пейте кровь дракона!" – ты только это услышишь, сразу… – мы вышли на улицу. У подъезда стояло две машины. Никогда прежде я не видел таких машин. Вытянутые, сигарообразные, с огромными кабинами и закрытым бронированным кузовом.
– Вроде почету больше, – рассказывал Захаров, – но почет – это так…тьфу, потому что в почете секунду-мгновение, а всю жизнь в драконовой вони… Я-то знаю… Три месяца отслужил – не знал, как вырваться…
Захаров посмотрел на светящееся окно дома, в котором я жил, и, прикинув что-то, посоветовал мне:
– Давай-ка, лезь в кузов… Погоди секунду… Не сбежишь?
Я улыбнулся.
Захаров подошел к кабине водителя, постучал в стекло. Водитель, будто ширму, отодвинул дверь…
– Жак, – попросил Захаров, – приоткрой кошелочку…
Водитель посмотрел назад:
– А, хулигана привели? Что, оказал сопротивление?
– Да, – засмеялсяЗахаров, – было немного по молодости, по дурости…
– Ну, ничего, – водитель медленно задвигал дверь, – сейчас дурость вышибут и вмиг состарят, следи за "грибками"…
Захаров подбежал ко мне, извлек из комбинезона небольшой короткоствольный огнемет, наставил на раскрывающиеся двери? нет, ворота кузова…
Я увидел скопление бледных небритых людей и над ними блеклую, в четверть накала, лампочку. Люди стояли тесно, плотно друг к другу, и я не мог понять, как же я смогу втиснуться.
– Полезай, – прикрикнул на меня Захаров, – живо! Мало я из-за тебя получил?
Я ухватился за борт машины, подтянулся и влез в кузов.
– Банкуй, – заорал Захаров, – и поехали… Нас догонят, – ворота кузова закрывались, я успел увидеть темные приземистые дома и зеленоватое небо, успел услышать крик Захарова: "К "старой пещере", маршрут изме…!" Ворота замкнулись.
Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу.
«Танки остановились у окраин. Мардук не разрешил рушить стальными гусеницами руины, чуть припорошенные снегом, и чудом сохранившиеся деревянные домики, из труб которых, будто в насмешку, курился идиллически-деревенский дымок. Танки, оружие древних, остановились у окраин. Солдаты в черных комбинезонах, в шлемофонах входили в сдавшийся город».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборнике эссе известного петербургского критика – литературоведческие и киноведческие эссе за последние 20 лет. Своеобразная хроника культурной жизни России и Петербурга, соединённая с остроумными экскурсами в область истории. Наблюдательность, парадоксальность, ироничность – фирменный знак критика. Набоков и Хичкок, Радек, Пастернак и не только они – герои его наблюдений.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Сказки из волшебного леса: храбрая кикимора» — первая история из этой серии. Необычайные приключения ждут Мариса и Машу в подмосковном посёлке Заозёрье. В заповеднике они находят волшебный лес, где живут кикимора, домовые, гномы, Лесовик, Водяной, русалки, лешие. На болотах стоит дом злой колдуньи. Как спасти добрых жителей от чар и уничтожить книгу заклинаний? Сказочные иллюстрации и дизайн обложки книги для ощущения волшебства создала русская художница из Германии Виктория Вагнер.
В данный сборник вошли рассказы, написанные в самых разных жанрах. На страницах этой книги вас ждут опасности далёкого космоса, пустыни Марса, улицы пиратского Плимута, встречи с драконами и проявления мистических сил. Одни рассказы наполнены драмой, другие написаны с юмором. Некоторые из представленных работ сам автор считает лучшими в своём творческом багаже.
«ВМЭН» — самая первая повесть автора. Задумывавшаяся как своеобразная шутка над жанром «фэнтези», эта повесть неожиданно выросла до размеров эпического полотна с ярким сюжетом, харизматичными героями, захватывающими сражениями и увлекательной битвой умов, происходящей на фоне впечатляющего противостояния магии и науки.
Что ни ночь, то русский народный праздник приходит с волшебницей-матрешкой в этот удивительный дом. Сегодня здесь зима и Святки с волшебными колядками и гаданиями в сопровождении восковой невесты. Завтра Масленица с куклой-стригушкой и скоморохами. Будет ночной гостьей и капелька-купалинка с жемчужными глазками, и другие. Какой ещё круговорот праздников ждет хозяек дома, двух сестричек-сирот Таню и Лизу? Какая тайна кроется в этом доме? И что получат девочки в дар от последней крошки-матрешки?
Карн вспомнил все, а Мидас все понял. Ночь битвы за Арброт, напоенная лязгом гибельной стали и предсмертной агонией оборванных жизней, подарила обоим кровавое откровение. Всеотец поведал им тайну тайн, историю восхождения человеческой расы и краткий миг ее краха, который привел к появлению жестокого и беспощадного мира, имя которому Хельхейм. Туда лежит их путь, туда их ведет сила, которой покоряется даже Левиафан. Сквозь времена и эпохи, навстречу прошлому, которое не изменить… .
Каждый однажды находит свое место в этом мире, каким бы ни было это место. Но из всякого правила бывают исключения, особенно если речь заходит о тех, кто потерялся не только в жизненных целях, но и во времени.