Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [50]

Красная армия лишь должна была действовать в том же духе. Белые отступали не столько из-за военных поражений, сколько из-за резкого упадка боевого духа.

Религия, отмечал Деникин, перестала быть одним из моральных стимулов, поддерживавших дух русской армии. У Нокса создалось такое же впечатление. Он признавал, что «церковь на нашей стороне», однако служителей церкви считал «всего лишь слабыми стариками или узколобыми реакционерами». Одному из командиров дивизий пришлось прогнать всех четырех полковых священников за пьянство. У белых не было ни идеалов, ни принципов, ни веры, ни надежды, кроме надежды выжить.

Естественно, вся ответственность за происходящее легла на Колчака. Пусть неохотно, но он принял на себя обязанности верховного правителя и правил отвратительно или дозволял так править другим. Омск был клоакой беззакония и глупости. Колчак прекрасно сознавал это, но не предпринимал никаких эффективных мер, чтобы изменить порядок вещей. Он так и не овладел ситуацией, и не потому, что был слаб или имел влиятельных соперников. В его превосходстве не было ничего искусственного или сомнительного, он был самым могущественным человеком в Сибири и самым уважаемым – львом среди шакалов. Он имел все качества диктатора, кроме желания быть диктатором.

Он так и остался не более чем номинальным Верховным главнокомандующим. Как сказал Семенов, «для нас адмирал – нечто вроде гражданского чиновника». Из представителей вооруженных сил всех времен и народов Колчаку, пожалуй, менее многих подходила такая характеристика, однако уместно отметить, что его блестящий военно-морской опыт не соответствовал военным проблемам, с которыми пришлось столкнуться в Сибири. Авантюризм морских сражений – необходимость быстро принимать решения, опора на хорошие коммуникации, на скорость и гибкость при маневрировании – сменился на медлительные осторожные военные действия, которые периодически прерывались из-за климата и которым постоянно мешали тыловые проблемы.

Однако адмирал виноват в том, что не сумел взять под контроль свой штаб или выбрать более подходящих командиров. Раздувшийся персонал Ставки не только олицетворял все худшие пороки русской военной бюрократии – он насквозь пропитался бессовестностью, кумовством и интриганством. В таком окружении омерзительному Лебедеву удалось укрепить свои позиции. «Возросшая власть Лебедева, – докладывала британская военная миссия в конце июля, – послужила причиной быстрого перехода к чрезвычайному положению, поддерживаемому горсткой его ближайших помощников и несколькими приспешниками из казачьего офицерства, которые верили, что, если людей хорошенько сечь, они будут сражаться за существующее правительство. Последнее ничему не научилось в революции и является самым прогнившим и самым вредным элементом в стране».

Поскольку строевые части всегда придерживаются низкого мнения о штабе, то их душевное (в противовес материальному) благополучие вряд ли зависит от того, что штаб действительно плох. Но в то же время армия чрезвычайно чувствительна к обстоятельствам, влияющим на их лидеров, и ничто не подрывает уверенность солдат так, как частая смена командующих. А Колчак постоянно производил подобные замены и, по сути, только таким образом и влиял на события на фронте.

Из множества командиров, пострадавших от перемен, самым значительным был Гайда. В начале 1919 года инициативного чешского капитана, хоть он и был иностранцем и не достиг тридцатилетия, произвели в генералы и назначили командовать Сибирской армией, а позже доверили ему и Западную армию. Однако когда судьба от белых отвернулась, Гайда попал в немилость. После бурной встречи (во время которой, по словам Гайды, верховный правитель разбил чернильницу и сломал несколько карандашей) он был снят с поста и на вооруженном пулеметами, чтобы избежать захвата, собственном поезде отправлен во Владивосток «Его падение, – комментировала британская военная миссия, – тем более прискорбно, что произошло вскоре после его назначения главнокомандующим Сибирской и Западной армиями и по этому поводу он получил поздравительные телеграммы от различных гражданских организаций и общин Сибири». Смещение Гайды и то, как это было обставлено, пагубно повлияло на военную и политическую ситуацию, чего в час кризиса рассудительному лидеру следовало бы избегать любой ценой.

Все новые смены командующих, еще более бессмысленные реорганизации, еще более недостойные призывы к общественности не могли остановить наступление большевиков. Насколько недейственными были перечисленные меры, демонстрирует нерешительное контрнаступление белых под командованием Дитерихса, предпринятое в конце сентября. Красную армию отбросили к реке Тоболу, выдвинувшись на некоторых участках фронта почти на 160 километров. Ставку охватил безумный оптимизм, впрочем, вскоре, однако, сменившийся глубочайшим унынием. «По общему мнению, – сообщала британская военная миссия в Военное министерство 10 октября, – боевой дух красных быстро падает, и, если они до зимы не получат теплого обмундирования, их армия растает». Пустая болтовня. Слабое наступление белых вскоре выдохлось, и их отбросили назад. Красная армия перешла в наступление.