Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [48]

Глава 14 Падение Омска

По всей России интервенция выдыхалась. К концу марта 1919 года войска Антанты и ее союзников выгнали с Украины, к концу апреля они отступали из Центральной Азии, к концу июня – из Закавказья, к концу августа – из Баку и Архангельска. Решение отозвать из Западной Сибири два британских батальона застало Колчака в разгар его наступления на Москву. Только в Восточной Сибири американцы и японцы, охваченные взаимными подозрениями, должны были оставаться на позициях до конца года по причинам, практически не связанным с основными результатами Гражданской войны.

Как исторический эпизод, интервенция напоминает игру, организованную в конце детского праздника. Маленькие гости ввязываются в эту игру с энтузиазмом, маленький хозяин в восторге, некоторое время всем безумно весело. Однако с наступлением сумерек из сада возвращаются матушки и нянюшки, одного за другим участников игры уводят из теплого дома, на мольбы безутешного хозяина не обращают внимания. Игра и с ней праздник закончены. Занавес опускается. Воцаряется ночь.

Интервенты никогда не пользовались популярностью в России, где в конфликте между гостеприимством и ненавистью к иностранцам (ксенофобией) в конце концов всегда побеждает более фундаментальное, но менее приятное чувство. Белые обеими руками хватались за все, что им давали, рассыпались в благодарностях и тут же начинали жаловаться на недостаточность предложенной помощи, необходимость ограничивать себя во всем и на то, что их предали. Большую часть полученной материальной помогли потратили попусту или неправильно использовали из-за некомпетентности, нечестности либо небрежения, однако, когда представители союзников, шокированные мотовством, свидетелями коего они были, пытались убедить своих протеже исправить положение, белые обижались. «Я полагаю, что стоит приостановить оказание военной помощи Сибири, пока мы не получим какие-либо гарантии разумности использования нашей помощи», – телеграфировал Нокс Военному министерству в начале августа.

Пожалуй, ничто не иллюстрирует истинную природу отношений между сибиряками и их союзниками лучше, чем короткая история англо-русского полка. План его формирования (первоначально собирались сформировать бригаду), в апреле разработанный Ноксом, пылко одобрили в Ставке. Интервенция, какой она виделась из Омска, уже была по большей части британской. Увидев в начале мая парад 10-тысячного войска в Екатеринбурге, капитан Хогрейв-Грэм из Гэмпширского полка, записал в своем дневнике: «Более всего меня, как британца, поразили свидетельства сильного британского влияния и помощи. Екатеринбург – всего лишь один из нескольких дюжин учебных центров, а Сибирская армия – всего лишь одна из нескольких русских армий. Однако когда целый час наблюдаешь, как мимо маршируют взвод за взводом, рота за ротой, батальон за батальоном и все с британскими винтовками и снаряжением, в британских мундирах, ботинках и крагах, испытываешь глубокое потрясение. Британский оркестр играл британские мелодии».

Уже некоторое время было известно, что 1-й батальон 9-го Гэмпширского полка вскоре должен вернуться на родину, однако достаточное число добровольцев из этого батальона и инструкторов, подчинявшихся военной миссии, предполагалось использовать как офицеров нового полка, состоящего из русских солдат и сержантов. Эти британские добровольцы обменяли спокойное возвращение домой и скорую демобилизацию на неопределенный срок пребывания в Сибири, ведение боев в тяжелых условиях и командование солдатами, на чьем языке мало кто из них говорил. Поэтому ясно, что их настроения глубоко контрастировали с настроениями большинства русских офицеров, которых, как телеграфировал на родину в июле верховный комиссар, во всех сводках с фронта называли «глупыми, эгоистичными, трусливыми, развратными и продажными».

Бурно одобренный, проект англо-русского полка очень скоро столкнулся с первоначальными трудностями неожиданного свойства. «То ли преднамеренно, то ли случайно, – отмечал Хогрейв-Грэм 19 мая, – почти все полученные нами новобранцы отличались ужасающе хлипким телосложением». В его роте пришлось забраковать 93 человека из 297, и «все равно многие из оставшихся в раздетом виде вызывали щемящую жалость».

Три недели спустя «стало ясно, что полк в городе очень непопулярен, во всяком случае среди офицеров. Русские офицеры останавливали и наказывали наших маленьких солдатиков за то, что те салютовали им по-британски». Они жили в антисанитарных условиях, испытывали трудности с водой. «Чтобы помочь этим проклятым русским, мы промаршировали вокруг света, а они не дают нам питьевую воду и приходится посылать за ней вооруженных солдат».

Прошло еще две недели. Рушился Уральский фронт. 14 июня все в том же дневнике отмечалось: «Последние два дня запомнятся ошеломляющим и отвратительным взрывом избиений солдат. За сорок восемь часов не менее семи наших бедных русских солдатиков были жестоко избиты русскими офицерами за английские приветствия… Более всего прочего нас возмущает отвратительная трусливость этих действий. Если мы их раздражаем, то почему они не вымещают свою злобу на британцах? Почему они избивают наших невооруженных солдатиков за исполнение полученных ими приказов?»