Струны - [21]

Шрифт
Интервал

Рук твоих безответных, Нина.

4. «На языке тебе понятном…»

На языке тебе понятном
Хотел бы я заговорить
О несказанном, необъятном
И близком, близком, может быть.
Но я хочу – и не могу.
Останься ж здесь хоть легкой тенью,
Не дай взрасти разуверенью
На опустелом берегу.

«Ужель еще я не свободен…»

Ужель еще я не свободен
От старых снов, от прежних чар,
Ужель судьбе еще угоден
Бесстрастный плен, бездушный дар?
Иль при звездах, у ног чинары
Мне неотменно суждены,
Вовек не плены и не стары,
Всё те же трепетные чары,
Всё те же ласковые сны?
Тифлис

«Как упоительны поблекшие цветы…»

Как упоительны поблекшие цветы
С их тонким и скупым печальным ароматом!
В разуверении, на гранях пустоты
Не можешь позабыть о сне любви крылатом.
Тихонько падают на землю лепестки;
Но их сбираешь ты – и жадное дыханье
Впивает медленно томление тоски
И страсти неземной в земном благоуханье.

«О, если ты прежде любил…»

О, если ты прежде любил –
И после ведь ты не разлюбишь;
Когда ж, в своеволии сил,
Ты узел былого разрубишь, –
Знай: ты и в былом не любил;
А если любил – не разлюбишь.
В объятиях новой любви
Признаньем венчаешь былую;
Иначе уста оторви
От уст, что влекут к поцелую.
Нет новой, нет прошлой любви.
В грядущей – увидишь былую.

ИМЯ

Я позабыл об имени твоем.
Не часто ли, мечтания полны,
О старом мы по-новому поем?
Так серебрит, колдуя, сон луны –
Всё тот же томный, тихий водоем.
Ветвей склоненных шепчущая дрожь
И переплески пенистой игры…
Ты, зачарован, их не узнаешь,
Благословляешь – давние дары:
Так на былое сон твой не похож.
Но песню вдруг услышишь, истомлен;
Знакомый лик всплывает из воды:
Она – всё та ж. И ты – в плену времен:
Вступай на путь, где вечные следы,
Где зажжено одно – из всех имен.

«Даль – очарована. И разочарованье…»

Александру Блоку
Даль – очарована. И разочарованье
Могу ль я вымолить у каменной судьбы?
И скрипки нежный стон, и ярый вопль трубы
Мне облекут равно мое в ночи взыванье.
Так явно, что моя предызбранная часть –
Владычица, тебя напевами заклясть.
И всё грядущее не в том ли, роковое,
Чтоб образ твой создать стихи мои могли? –
И я увидел бы в торжественном покое:
Вот – ты ко мне идешь из голубой дали.

«С пурпуром царственных риз породнится могильное тленье…»

С пурпуром царственных риз породнится могильное тленье;
Ты же, раскованный дух, – о, не бессмертен ли ты?
Пурпур оставив лобзаний, душистые песни, земному,
В тонкий разлейся эфир, здесь отпылавшая страсть.

ЭЛЕГИИ. КНИГА ВТОРАЯ

ЖЕЛАНИЕ

Когда б сейчас, порой апрельской,
Покинув гордый сей гранит,
Я мог укрыться в сени сельской,
Куда мечта меня манит!
Ах, Боже мой, какая нега
Живит любой глухой пустырь!
И запах тающего снега –
И эта дрожь – и эта ширь!

ЧЕРЕМУХА

Когда и цветок в волосах

Бывал нам сокровищем жизни.

Жуковский

Черемухи нежной цветок
С невинным и свежим дыханьем
Так просто душе говорит
О чем-то далеком и милом.
В букете я вижу его
У женщины в черной одежде.
Я вижу его в волосах
У девушки светлой и кроткой.
В плену ль суеты городской,
В глуши ли березовой рощи –
Былого родные цветы
Живит вдохновенная память.
Черемухи нежной цветок
Для сердца сокровище жизни –
И тихая светлая грусть,
И тихая светлая радость.

ВВЕЧЕРУ

1. «За темнолиственной дубровой…»

За темнолиственной дубровой
Над хмурою громадой туч
Закат зажегся пурпуровый,
В пыланье – холодно-могуч.
Влечет порфирой величавой
Он за собой немую ночь –
И веет призрачною славой –
И меркнет – и уходит прочь.

2. «Перебирать опалы четок…»

Перебирать опалы четок
Уже не в силах смутный день –
И гаснет, набожен и кроток,
Над тишью рощ и деревень.
А вместе с ним пришла молиться
Заря – стыдливая жена –
И в воды светлые глядится,
И тает, в них отражена.

«Луна в решетчатом окне…»

Луна в решетчатом окне
Мне веет вечностью холодной,
Неведомой и чуждой – мне
С земной тоскою неисходной.
Но и привычная тоска,
Давно такая, как и ныне,
Всегда пуста, всегда тяжка
И холодна, как ночь в пустыне,
Как лунный свет – издалека…

«Выйди на рассвете…»

Выйди на рассвете,
На небо взгляни;
Холодом дохни…
Видишь – горы эти?
Спят они как дети
В голубой тени.
Спят. И в небывалом
Обаянье сна
Веет им жена
Дымным покрывалом –
В нимбе смутно-алом
Странно холодна.
Полон сожаленья
Утра первый зов.
Предрассветных снов
Сладостны виденья.
В тихие мгновенья –
Тише. Меньше слов.

«Как льется жаворонка трель…»

М.А. Бородаевской
Как льется жаворонка трель
Над отогретою деревней!
Звучит какой-то былью древней
Завороженная свирель.
А здесь – какой гнилой туман,
Какая немощная слякоть!
И злобно хочется заплакать –
И клясть мечтанья, как обман!

«Бессонную ночь провести…»

Бессонную ночь провести
За милой работой;
И встретить улыбкой любви
Веселое утро;
Широко окно распахнуть
Навстречу рассвету,
Душистому ветру весны
И птичьему гаму;
И в легкие сны унося
Встающее солнце,
Уснуть – до вечерней зари.
И в час пробужденья
Приветить с балкона зарю
И первые звезды, –
Зарю, золотую зарю
И звезды, и звезды…

ДЕНЬ И НОЧЬ

Как просто быть смиренномудрым
Перед заносчивым вождем –
Голубоглазым, златокудрым
И улыбающимся днем.
Но пред женою темноокой
Не станет волей сладкий плен:
Ты погружен во мгле глубокой
С другой душою одинокой –
И тайной сна запечатлен.

«Когда я возвращаюсь домой…»

Когда я возвращаюсь домой
И в гору тихонько иду, –
Над этим померкнувшим домом

Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".