Струны - [22]

Шрифт
Интервал

Зеленую вижу звезду.
Как в небе и бледном, и светлом
Она необычно видна,
Как теплится ярко-спокойно –
Огромна, близка и одна.
И за стену ясная канет,
И выйдут другие за ней;
Но сердце не радо, как прежде,
Сияниям поздних огней.

ЗВЕЗДА

Ты в очи мне язвительно глядишь.
Вокруг тебя – простор, и тьма, и тишь.
Ты холодна, спокойна и светла.
Не ведаешь земных добра и зла.
Но почему, прекрасная, коришь?
Вокруг тебя – простор, и тьма, и тишь.
Не ты ль была прекрасна – и добра?
Как в первый миг влекла твоя игра!
Ты видишь ли мой тусклый огонек?
А возле я – и мал, и одинок;
Со мной – тоска; и ложь, и боль – во мне,
Здесь – в полутьме, здесь – в тесной тишине…
Нет! Ты чужда томленью моему,
Не для меня прорезываешь тьму,
И для земли – хоть землю видишь ты –
Как злобы нет, так нет и доброты:
Вся такова, как и в веках была,
Ты – холодна, спокойна и светла.

«Луна ли за моим окном…»

Луна ли за моим окном,
За непритворенною ставней,
Фонарь ли просто – с думой давней
Глядит, грустит всё об одном?
Меж умиленьем и хандрою
Едва ль тоску мою раскрою.
А сердце бедное щемит,
Как прежде глухо и безвестно:
Всё тот же свет, всё тот же вид;
С былым текущее совместно.

«Плывет луна в кольце туманном…»

Плывет луна в кольце туманном
И серебрятся облака;
О мире дальном и желанном
Мечта холодная – близка.
А здесь – бесснежная тоска
Покоит стынущую землю,
И смерть глядит издалека,
И я – кумир мечты объемлю.

«Тяжко душе одинокой…»

Тяжко душе одинокой
В шуме незрячей толпы;
В тихой ночи, многоокой,
Легче земные тропы.
Легче – и всё же над бездной
Вьется томительный путь:
Всей вышине многозвездной
Можешь ли, с жалобой слезной,
С воплем земным – разомкнуть
Горем пронзенную грудь?

«О, ночь державная! В таинственное лоно…»

И бездна нам обнажена…

Тютчев

О, ночь державная! В таинственное лоно
Меня прими, о ночь! прими: я твой, я твой.
От века я к тебе стремился неуклонно
И ныне преклонен покорной головой.
Не страх в душе дрожит, но сладостная жуть:
Я чую бездну тьмы, вздыхающую глухо;
Я смутно трепещу и жажду потонуть –
И обрету купель для страждущего духа.

В АВГУСТЕ

1. «Стемнело. И только с крыльца я сошел…»

Стемнело. И только с крыльца я сошел
К тропинке чуть видной,
Смотрю – а в траве загорелся светляк,
У пня зеленея.
Иду – засветилось опять и опять –
Но влажная роща
Меня обступила – ночною толпой
Развесистых сосен.
И, чуткий к их шуму, задумчив иду –
Как шумно, как тихо –
Туда, где светлее, где зыбко видна
За чащей – дорога.
Но полог над нею висит полосой
Недвижно-уныло
И облачной бледною мглою глядит
Задумчиво-грустно.
А путь мой куда же? К дремотной воде –
К покою и к шири.
Огни светляков, и шептанье дерев,
И вдумчивость тучек
В душе словно ждут: не найдет ли ответ
Душа над водами?
А озеро дремлет – и шепчет земле
О небе и тайне.

2. «Вечером смутным по роще иду я…»

Вечером смутным по роще иду я
В грусть углублен и один.
Сосны стоят и молчат – и задумались.
Внятен по хвое мой шаг только мне
Чей же вдали мне послышался голос –
Отзвук печали моей?
Ближе иду. И размерно, и жалобно
Старое дерево тихо скрипит.

3. «И размерно, и нежно, и вольно…»

И размерно, и нежно, и вольно
На прибрежный песок
За волною волна набегает,
За волною волна.
В этой неге озерной, напевной,
В этой синей дали,
В этих солнечных блесках и звуках
Взор и слух отдохнет.
Сухо хрустнул тростник под ногою.
Будь свирелью моей!
Где не будет ни солнца, ни дали,
Повтори, повтори –
Как размерно, и нежно, и вольно
На блестящий песок
За волною волна набегает,
За волною волна.

4. «В суровую серую ночь…»

В суровую серую ночь
Иду я раздумчиво по лесу
Знакомой глухою тропой
К родному широкому озеру.
Грущу, позабыт и уныл;
Как ветер – тоска заунывная;
Но мерная песня волны
Душе утомленной послышится.
Я ветром холодным дышу
С моими унылыми думами,
А сосны да ветер – свою
Всё песню поют мне угрюмую.
И нет утешенья душе.
Я слушаю стоны напевные…
Ах, сосны родные, зачем
Глушите вы плески размерные!

5. «Ужели – кончено? Ужели это было…»

Ужели – кончено? Ужели это было
В последний раз?
Да, мимо ты прошла – и задрожало сердце
В последний раз.
Влачился жизни плен, но грезилась далеко
Всё только ты.
В нежданных образах являлась, роковая,
Всё только ты.
Не ощутил ли я твое прикосновенье,
Крыло твое?
Как влажно-холодно сейчас дыханье ветра –
Крыло твое!
Иль ныне понял я средь этих сосен хмурых
Мой тайный рок?
Как серый полумрак спускающейся ночи –
Мой тайный рок.
Я сердце вопрошал: не задрожишь ты, сердце,
Уж никогда?
И словно вторили холодным шумом сосны:
Уж никогда…

6. «Молочно-белое, напитанное солнцем…»

Молочно-белое, напитанное солнцем,
Истомно небо;
Во влажном воздухе вздыхает полдень теплый,
И дождь жемчужный
Тихонько падает – и редкие касанья
Лелеют землю –
И мягко на душу стекает благость мира
И сны покоя.
С какой усталостью, с какою светлой грустью
Простерлось сердце;
С какою негою, жемчужной тенью счастья
Мой дождь струится –
И раскрывается во мне цветком полдневным,
Цветком жемчужным
Неизъяснимая – как сон – мечта свиданья…
Мечта свиданья.

7. «Тихий, долгий, теплый дождь…»

Тихий, долгий, теплый дождь,
Еле слышные, нежнейшие касанья…
Тонкой дымкой ближний лес
Занавесился – ласкающею дымкой.
Только б дольше ветер спал,
Не тревожил бы молчанья и покоя,
Томных дымных облаков
Не развеивал с белеющего неба.

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.