Струны - [17]

Что же ты смеешься горько?

Блещут слезы, слезы — ах! —

На твоих щеках?

УТРО

Ты сегодня совсем некрасива,

Но особенно как-то мила,

И коса небольшую головку,

Что венок золотой, облегла.

И поникла головка устало,

Прислоняясь к прозрачным перстам;

Нежной тенью склонились ресницы,

Чуть дрожа, к побледневшим щекам.

Но твой стан так же гибок и строен,

Так же сильны и плечи, и грудь,

И горда молодая походка…

Позабудь же тоску, позабудь.

Вот цветы из росистого сада:

Резеда, горделивый левкой.

Утро нынче светло и душисто.

Успокой же меня, успокой.

Удержать не могла ты улыбки

И глаза на меня подняла.

Ты сегодня совсем не красива,

Но особенно как-то мила.

ПОРТРЕТ

Когда я целовал трепещущие пальцы,

И ты оставила качнувшиеся пяльцы

И светлые глаза с вопросом подняла, –

О, как на тот портрет похожа ты была,

Портрет прабабушки в широкой тусклой раме,

Висевший на стене в гостиной, тут, над нами:

Такой же нежный день склонялся и горел

На золоте волос и складки платья грел,

И руки тонкие, и кольца были те же,

И так же, чудится, два сердца бились реже,

И так же медленно алмазных капли две

Скатились на цветы по вышитой канве…

ЛЕТОМ

Мне было так просто, так весело с ним.

Мы в лунные ночи гуляли;

Бывало, над озером долго сидим…

А утром в lawn-tennis играли…

А в дождь – «Арагонскую Хоту» твердим

В четыре руки на рояли…

Мне было так просто, так весело с ним!

А нынче – я нынче сама не своя:

Я утром цветы поливала

И вдруг за куртиной услышала я

Шаги – и походку узнала, –

Так близко – где старая эта скамья…

На ней я так часто мечтала,

А нынче – я нынче сама не своя.

Хотела бежать или крикнуть – нет сил.

И слышу от слова до слова –

Он с гостем, он с другом своим говорил,

Что счастья не знает иного,

Что любит меня, что давно полюбил.

Что летом – что сердце — что снова…

Хотела бежать или крикнуть – нет сил.

Мне было так просто, так весело с ним…

Какое жестокое лето!

Зачем же он встретился с другом своим!

Зачем же я слышала это!

Зачем же он мною любим – не любим…

Не знаю, не знаю ответа!

Мне было так просто, так весело с ним…

БОГИНЯ

Валериану Бородаевскому

Я смутно помню деревенский дом увы,

(Должно быть, каменный и верно – белый)

С просторными хоромами, старинный,

С домовой церковью. Из коридор

Высокая и вечно запертая,

В нее ведет таинственная дверь.

Лишь раз она, я помню, отомкнулась,

И я увидел царские врата

И тусклый небольшой иконостас.

Живал здесь в доме — помню, говорили –

Потемкин. И вокруг еще как будто

Витали тени близкого былого,

И старый парк мечтанья навевал.

Обширной он поляной расступался

Перед подъездом пышным и широким,

Где львы чугунные по сторонам

Стояли, одинакие. А ближе

И в стороны чуть-чуть – на пьедесталах

Две белых женских статуи. Как мрамор

Казался словно светлым откровеньем

Иного мира – меж простых деревьев

И даже рядом с парой темных львов!

Здесь, помню, часто мы, мальчишки, шумно

Играли, бегали, дрались, скакали

Верхом на палочках. А иногда

Взлезали, дерзкие, на львов чугунных.

Но и тогда же стройный мрамор статуй

Невнятное внушал благоговенье.

Увы – не всем. Безвестный вольнодумец

Свою телегу тут остановил,

К божественным изваянным ногам

Вожжами крепко лошадь привязал,

А сам ушел. Я помню — сердце сжалось,

Когда в траву поверженной богиню

Увидел я. Младенческой душе

Почудилась обида роковая –

Проста, как просто стало всё кругом,

И непонятна в этой простоте.

ЯСТРЕБ

Не правда ль, милые, как хорошо,

Как славно вечер зимний коротать

Своей семьею в горнице уютной

Перед растопленной так ярко печкой,

Где и огонь так шаловливо пляшет,

Как будто рад он свету и теплу?

Да вот и он устал – лишь синеватой

И резвой струйкою по красным углям

Перебегает. Вижу, детвора,

Вам хочется на этих угольках

Испечь себе каштанов. Только вместе

Вы ждете и рассказов от меня –

О том, «как был я маленьким». Ну, ладно:

Ты, дочь моя, давай сюда корзинку,

А ты, мальчишка, ножик принеси;

Каштан ведь каждый надобно надрезать

(Его и взять приятно: круглый, с плоским

Одним бочком и гладенький), – а то

Как хлопнет он и выскочит из печки —

Ожжет, сгорит. Ну вот, угомонились, –

Теперь за дело. А пока о том,

Как был я маленьким, уж расскажу

Вам что-нибудь. Припоминаешь часто

Какой-нибудь житейский малый случай –

И он уж дорог нам; он говорит

О милом невозвратном. И сейчас

Я словно и не вспомню ничего

Помимо ястреба. Какой? Не страшный,

Не настоящий, а бумажный ястреб.

Вы знаете, что мы всегда на лето

В деревню всей семьей переселялись,

От города верстах в семи. Отец мой,

Уехав в город каждый день с утра,

К обеду возвращался. Помню, как

Любили мы встречать его. Как было

Мне радостно особенно – стоять

В саду, в конце аллеи, у плетня,

Облокотиться на него и прямо

Задумчиво, мечтательно глядеть –

Глядеть туда, на пыльную дорогу:

Налево ряд берез столетних; дальше

Идет дорога вдаль меж нив широких

И мне видна до рощи, где, я знаю,

Сворачивает влево. И оттуда

Вот-вот сейчас покажется тележка,

Еще едва чернея. Вот уж виден

И наш гнедой; на козлах – Сидор; дальше

В крылатке белой и в широкополой

Соломенной знакомой белой шляпе –

Отец. Как весело через забор

Махнуть к нему навстречу, и вскочить

В тележку, и доехать до крыльца!

И разве же не вдвое веселей

Встречаться так в день именин твоих?

Ребячья простодушная корысть