Струны - [14]

XLI. «Знай: говоря о житейском, поэт, о живом ты вещаешь…»

Знай: говоря о житейском, поэт, о живом ты вещаешь;

Жизнь ли живую поешь – вечная жизнь пред тобой.

Вечность гласит о бессмертье, бессмертье – о смерти; воспой же

Смерть – обновленную жизнь – в бренном, житейском, живом.

ИДИЛЛИИ

У РУЧЬЯ

Е. К. Герцык

Чужестранец

Девушка стройная! Мне не забыть, как я, обессилен,

Влагой живою вотще рвался уста охладить, –

Ты ж из-под сени дерев над ручьем, как виденье, предстала, –

Звонкий наполнив сосуд, гибко склонилась ко мне…

Кто ты? И что за ручей, подаривший мне исцеленье?

Как же я вас помяну в дальней отчизне моей?

Дева

Этот ручей – Иппокрена, а я называюсь Эрато.

Странник! На трудном пути чаше о нас вспоминай.

ПАСТУХ

М.М. Замятниной

Как задымится луг в вечерних теплых росах,

Отдохновительно кладу я гнутый посох,

Заботливый пастух – найти невольно рад

Усладу краткую среди затихших стад.

Меж тем как на огне варится ранний ужин,

Здесь обретаю я, с Каменой сладко дружен,

Цевницу мирную на лоне тишины,

И звуки томные, медлительно слышны,

Покой души поют, поют любовь и Хлою;

А ласковая ночь и медом, и смолою,

Цветами и дымком забытого огня –

И вдохновением повеет на меня.

ГОСТЬ

Сидели мы тихо в уютной и теплой землянке,

Вдвоем у огня коротая ненастливый вечер

И наш разговор иногда прерывая невольно,

Чтоб слышать дыханье уснувшего первенца-сына.

Уж руки нехитрую делали сами работу:

К нам отдых сходил после долгого дня трудового.

Но вот постучали; жена отложила плетенье,

Чтоб дверь отворить. И пахнуло дождливою ночью –

И странник вошел. Он с поклоном просил о ночлеге.

Его, обогревши, к столу мы скорей посадили

И с ним разделили беседу и пищу простую,

Вблизи очага для него мы постель разостлали,

А сами на листьях легли к колыбели поближе.

И скоро вкусили усладу благих сновидений.

Еще я дремал, как услышал, что сын наш тихонько

Заплакал во сне, и привычно промолвилось: «мама».

Она, приподнявшись, запела чуть слышную песню

И с ласковой нежностью, медленно, в полудремоте,

Почти не касаясь рукою, поглаживать стала

Не сына – меня. Рассмеялись мы весело оба,

Беззвучно – боясь потревожить и сына, и гостя.

И скоро все четверо спали покойно и тихо.

РЫБАК

Льдины плывут по реке. А уж ты свой челнок снаряжаешь:

Руль за кормой укрепив, новые весла несешь;

Парус твой ветхий починен, натянуты снасти тугие;

Тут же, на влажном песке ты невода расстелил.

К белому лбу прикасаясь всегда загорелой рукою,

Вот – из-под хмурых бровей смотришь в широкую даль:

Пар на востоке алеет. Холодные светятся воды.

Вешнее солнце встает. Льдины плывут по реке.

ЭРИННА

Анне Ахматовой

Юноша

Знаешь, как сладостно, друг мой, в дождливый вечер зимою

Прялки жужжанье внимать, пальцев движенье следить

Девушки милой и нежной в знакомой хижине… Будто

Музыке внемлешь душой, пляскою взор веселишь…

Друг

Или движенью стиха отдаешься ты сердцем стучащим:

Деву — певицу любви – слышал на Лесбосе я;

Дивная пела любовь и с любовью свое веретенце:

Женских служений печать, светлая, красит чело.

Юноша

Словно желанья влюбленных, пленительно сладостна Сафо;

С прялкой вечернею в лад вдруг задрожавших сердец

Стройно б воспела она молодые, живые восторги!

Так; не ее ли сейчас ты, вспоминая, почтил?

Друг

Нет! Но мудрым урокам ее вверялась певица,

Чтоб возрасти и воспеть прялку свою – и любовь.

Пусть же, как ей, – веретенце тебе о любви напевает.

Песней – любовь говорит. Любишь, – так песне внемли.

ЮНОШЕ

Сколько бы ты ни любил, – поцелуем тебя знаменуя,

Вновь прикоснется к челу тот же невидящий бог.

Делию, Дафну, Лилету владычицей ты нарицаешь, –

Свежим, душистым венком каждую пышно укрась.

Юному сердцу послушный, лишь зовам иным не покорствуй:

Верный себе самому верен и воле богов.

Боги покорны незрящему, Делия, Дафна, Лилета –

Верь – увенчают тебя свежим, душистым венком.

АМФОРА

Из-под листьев винограда,

Осеняющих чело,

Ты была бы, верно, рада

Глянуть быстро и светло, –

Да в весенний резвый праздник,

Веселясь утехой злой,

Так легко слепой проказник

Ранит нежною стрелой:

И склоняя стыдливо взоры

На трепещущую грудь,

Ты стараешься амфоры

На ходу не колыхнуть.

АМАЗОНКИ

В лесах Гаргарии счастливой…

Пушкин

Талия

Дедушка, скажем спасибо тебе! Окажи нам услугу!

Поселянин

С радостью вам укажу я дорогу. Верно – пастушки?

Родом из дальних краев? Да, слышно – там уж не сыщешь

Ныне и стада такого, как в прежнее время. Бывало,

Мне приходилось туда наезжать, да в город; а дальше…

Эвсебия

Только бы нам до Коринфа добраться. Там же знакомый

Путь и маячат дубравой поросшие скалы родные.

О, наконец! И неужто пешком мы пойдем из Коринфа?

Там не одних я знакомых найду – и знаю отлично,

Где табуны пасутся под городом…

Поселянин

Так-то, девицы!

Значит, выходит, уж вы – не пастушки: впрямь – амазонки.

Эвсебия

Да! Амазонки! О, Талия, выберем стройную пару –

Борзых, лихих скакунов.

Талия

Ах, только бы мне – вороного…

Эвсебия

Да, вороного тебе, а мне – белоснежного. Вскочим,

Крепко возьмем удила – и помчимся в даль золотую

Вихрем тайн, что в ушах зашумит и захватит дыханье!

Только удары копыт по звенящей, гулкое дороге!

Только биение сердца в блаженно-расширенной груди!

Только мельканье лесов, и лугов, и ручьев, и селений!

Только зеленый простор и простор голубой – бесконечный!