Строители - [173]

— В Москву? Это… это очень для меня неожиданно.

— Понимаю. Знаете что, подумайте, и мы подумаем. Ваше решение скажете директору объединения.

Так закончился разговор инженера Цолы Миловой в Совете Министров. Мне Милова рассказывала, что тогда она себя ругала: прежде всего за резкость в разговоре — ну разве так можно?! Что подумали о ней в Совете Министров, наверное, посчитали невоспитанной девицей, куда такую в Москву, на международную стройку? Потом ругала себя за то, что не дала сразу согласие. Скажите пожалуйста, «очень неожиданно»! Да ведь она всю жизнь мечтала поехать в Советский Союз. Специально язык изучила. Надо было сразу спросить: когда выезжать? Это бы произвело впечатление. Вот, мол, какая она деловая… И наконец, как она сразу не сообразила, что директор, этот хитрый толстяк, все знает… Нужно было выпытать у него причину вызова, подготовиться… Эх, ну конечно, сейчас ничего не выйдет!

К удивлению Миловой, на следующий день директор снова вызвал ее и как о чем-то решенном сказал:

— Садитесь, Цола! Давайте обсудим вашу поездку в Москву.

— Но вы ведь даже не спросили моего согласия?

Директор только усмехнулся («Хитрый, черт!» — подумала Милова).

— А потом в Совете Министров…

— Милова, мы даром теряем время. Как, по-вашему, разговаривал бы я сейчас о поездке, если б там были против?

Директор нажал на кнопку вентилятора.

— Значит, я там понравилась?

— Да, очень! — директор повернул к себе вентилятор, несколько секунд блаженствовал. — Мне сделали замечание, что я не очень хорошо воспитываю своих инженеров. Вечно я за вас отдуваюсь, Милова.

— Сами виноваты. Нужно было мне сразу все рассказать, а не скрытничать. Тогда бы я там представилась в виде ангелочка.

— Знаете что! — вдруг вспылил директор.

Но Милова уже взяла ручку и блокнот, с озабоченно деловым видом сказала:

— Слушаю вас… — Она наклонилась над блокнотом. — Все записываю, как вести себя в Москве.

Ну что с ней поделаешь?! Директор снова подвинул к себе вентилятор. Вообще бы нужно было послать кого-нибудь постарше, опытнее, но сейчас, говорят, век молодых.

— Вы едете в Москву с бригадиром столяров и архитектором. Главный вопрос, который вам нужно решать на месте, — степень нашего участия.

— Брать на себя побольше или поменьше? — все так же держа наготове карандаш, спросила Милова.

— Вы, может быть, спрячете карандаш? — вспылил директор. — Решите это на месте, в Москве.

Милова черкнула карандашом в блокноте.

— Что касается вашего предложения о подъеме перекрытий, там — ни слова. Слышите?.. Я спрашиваю: слышите?

— Слышу, товарищ директор.

— Ни слова! Тут еще много неясного, срамиться в Москве не хочу. Понятно?

— Понятно, товарищ директор.

Скажите, что может быть приятнее после рабочего дня, трудного и длинного, после целого путешествия (я не оговариваюсь, именно путешествия), когда добираешься домой на метро, в автобусе и потом еще две остановки на трамвае, после мытья сковородки, на которой уже застыл жир и остаток яичницы, взять газету и толстую книгу, сесть в кресло и, настроив телевизор, получитать-полусмотреть, твердо зная, что вот сейчас, с двадцати часов тридцати минут до утра, — время твое, личное.

Вы можете спросить: а зачем еще толстая книга? Кажется, достаточно читать газету и смотреть телевизор. Толстую книгу, конечно, я не успею почитать. Но вот она лежит на столике, рядом со мной, стоит только протянуть руку, и я могу ее взять. Москвич меня быстро поймет. Он тоже в любой момент может пойти в Большой, Малый, на Таганку, но почему-то ходит туда раз в год.

«Тик-тик, — говорит будильник (в отличие от обычных смертных, которые твердят «тик-так»). — Тик-тик — один!»

«Чепуха! Почему один?! Могу сейчас позвонить…»

«Тик-тик!»

«Ну, до некоторой степени ты прав. Соседка? (Будильник пошел быстрее.) Соседка, конечно, уж не та… Ну, виноват, перестал реагировать на полуоткрытые халатики, и вообще у нее теперь другой…»

«Тик-тик?»

«Ну… Прихожу как-то пораньше. Дверь ее квартиры открывается, выходит какой-то кривоногий человечек, за ним — она. Глаза у нее, понимаешь, словно выпитые…»

Резкий телефонный звонок прервал милую беседу с будильником.

Я еще не брал трубку… Вся моя жизнь пронизана телефонными звонками. Великое изобретение человечества, заключенное в маленький пластмассовый ящичек, мучило меня еще с прорабских времен. Первое время по неопытности я думал, что от него можно удрать, прятался в подвале, поднимался на шестнадцатый этаж, выходил со строительной площадки на улицу — но все напрасно. Табельщица Маша или кладовщица Тоня бегали по площадке с возгласами, что меня требуют к телефону. К розыску подключались все работающие, и, куда я ни приходил, меня со злорадным облегчением оповещали о телефонном звонке.

Я сдавался, покорно шел к телефону, оказывалось, что звонил какой-нибудь третьестепенный работник Егоркин по такому пустяковому поводу, что он и сам, пока меня искали, забывал, для чего я ему требовался. Если б Егоркин пришел на стройку, конечно, никто бы и не подумал искать меня, но таковы уж люди, преклоняются перед этим чертовым телефоном.

Когда меня назначили главным инженером стройуправления, я первым делом с жалостью подумал о телефоне. Ведь я целый день буду разъезжать… В первое утро новой работы, выходя из конторы, я похлопал телефон по блестящему животику. «Ну, милый, — сказал я соболезнующе, — до вечера, не скучай!»