Стретч - 29 баллов - [8]
Том нахмурился.
— Да что ты заладил, на самом деле! Мы всего-то собирались тебе сказать, что мы тебя любим и поэтому хотим, чтобы ты стал крестным нашего ребенка. Дошло?
Он ткнул меня в живот.
— A-а, ну понял. Извините. Да-да, конечно. Я согласен быть крестным отцом вашего ребенка. Так полагается отвечать?
Мне не пришло в голову ничего поэлегантнее, и, чтобы сохранить лицо, я полез в карман за куревом. Люси с некоторым сомнением посмотрела сначала на меня, потом на Тома.
— Извини, Фрэнк, что пристаю, но нельзя ли воздержаться, а? Дело, конечно, не в нас. Просто, как говорится, нам теперь нужно думать не только о себе…
Люси старалась на меня не смотреть. Наступила коротенькая, но очень важная пауза. Зажав в одной руке зажигалку, в другой — сигарету, я боролся с собой как лев. К всеобщему удивлению, я предпочел благоразумие:
— Конечно, какие проблемы? Вы не против, если я выскочу курнуть во двор? Или у вас там, блин, растут какие-нибудь сверхчувствительные люпины?
Я поблагодарил, вышел во дворик с высокой оградой и присосался к «Лаки Страйк». Благородная самоотверженность несомненно добавила мне пару очков, но, спрашивается, чем они могут компенсировать мне то, что я оставил при себе мои соображения. Крохотный сгусток белка в животе Люси еще не обрел никаких чувств, а уже захватил над ней такую власть.
Пуская клубы дыма, я злорадно воображал эту белковую слизь замаринованной в банке вместе с ее досрочным членством в клубе борцов с курением и строил планы будущих поездок дитяти и крестного в зоопарк Мы оба закупорены в машине, я курю одну за другой. «Нет, Джемайма/Хьюго/Кандия/Алиша/Жопа с Ручкой, в сафари-парке окна открывать нельзя, павианы лицо раздерут когтями. Разомнем ноги через часик или два. Может, пока сигареткой угостить?»
Фантазии сделали свое дело, и, вернувшись в дом, я уже не смотрел волком, хотя было понятно, что на веселье рассчитывать не стоит.
К семи тридцати собралось пятнадцать-двадцать человек, почти со всеми я встречался раньше. Шесть-семь из них являлись ветеранами университетских гулянок Теперь увидеться с ними можно было только у Тома. В паб «О’Хара» такие захаживают редко. Остальные были коллегами Тома и Люси, но с виду ничем не отличались от старой гвардии — высокие, с мягким фимиамом больших денег, который их прически, кожа и наряды источали, как лужа нефти — ядовитые испарения.
Я спросил у Люси, какую девушку они мне отрядили.
— Сэди, вон она, у стереосистемы.
Девушка выглядела эффектно, прическа в итальянском стиле, макияж Мне стало слегка тревожно и волнительно.
— Которая? В черном платье?
— Нет-нет-нет. Та, что рядом, в джинсах. Сэди — моя двоюродная сестра из Глостершира, учится на педагога. Мой дядя — фермер, и ей надоела сельская маета. Она хорошая, я уверена, что она тебе понравится.
Люси ошибалась по трем позициям. Начнем с того, что Сэди была рыжая, то есть не могла мне понравиться ни при каких обстоятельствах. Дохлый номер. Вы даже представить себе не можете, как далеко мои локаторы обходят рыжих. Во-вторых, она — работница госсектора. У меня с ними тоже большие нелады. Меня не притягивает профессиональная сознательность. Большинство из них — леваки без гроша за душой, зачем мне такое счастье. В-третьих, я ей не пара. Это было видно с первого взгляда.
Я повернулся к Люси:
— Не уверен, что она мне подойдет.
— Ну зачем так пессимистично, Фрэнк Кроме того, ей нужна работа на Рожцество, и я подумала, что ты мог бы ее пристроить в ресторане. Как считаешь?
— Блин. Кажется, действительно мог бы.
— Превосходно! Давай пойдем и скажем ей.
— Ну, давай.
Моя душа к этому не лежала, но мы все-таки подошли. Сэди со скучающим, потерянным видом топталась посреди группы из пяти человек Она выглядела на восемьдесят процентов неряшливее всех остальных, то есть процентов на двадцать элегантнее меня.
— Сэди, это Фрэнк, о котором я тебе говорила.
— Привет.
Увидев меня живьем, Сэди не проявила никакого интереса.
— Кстати, он считает, что сможет устроить тебя в ресторан на пару недель.
— Правда? Здорово!
Я смущенно переминался с нога на ногу, глядя в ковер. Ковер был карамельного цвета.
— Да-а. У нас бывают запарки по праздникам. У тебя есть какой-нибудь опыт?
— Немного.
— Немного — более чем достаточно.
— Когда выходить?
— Не знаю. Завтра сможешь?
— Да!
— Платить будут мало.
— Но хоть что-то будут? Мне не до жиру.
— Что-то будут.
— Тогда ладно.
Мы замолчали. Я был еще слишком трезв, чтобы просто так трепать языком. Из колонок выла Уитни Хьюстон — что твоя Брунгильда[16], только постанывая. Я пробежался по коллекции компактов — «Лучшие оперные арии», U2, «Лучшие песни „Мотаун“», случайно затесавшийся джазовый сборник Музыка для людей, которые не любят музыку. Я почувствовал легкий тычок в ребра. Боже! Рыжая, госслужащая, да еще и сексуально озабоченная — какой кошмар.
— Привет, Фрэнк!
Радостный тон, разве что — ну совсем малость — снисходительный. Это не Сэди.
— О! Привет, Софи!
В старые добрые оксфордские дни она не вылезала из закрытых клубов. Софи нацелилась чмокнуть меня, но я увернулся. Рядом разглагольствовал какой-то загорелый тип в васильковой рубахе, которого я раньше не видел. Сэди и компания вымученно улыбались, словно их кормили дерьмом.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.
Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.
Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.