Стретч - 29 баллов - [6]
Себя я оценил на 7. Ну ладно, ладно, на 6.
ДЕСЯТОЕ: ОТМЕТИНА СУДЬБЫ
Это вовсе не то же самое, что популярность. Сто лет назад этот раздел назвали бы «классовая принадлежность» и все с покорностью буддистов быстренько разошлись бы по отведенным им нишам: лорд Солсбери — чопорная десятка; ирландский иммигрант, только что сошедший с корабля в ливерпульском доке, — картофельная единица.
Ныне существующая запутанная издевательская система социальной классификации все только усложняет. В низших эшелонах выставлять балл проще простого (виновным в изнасилованиях и жестоком обращении с детьми, а также Генри гарантирован низкий балл), однако высокие баллы неизменно вызывают споры. Свой рейтинг могут повысить как негодяи, так и благородные люди. Даже алкаши, бродяги, или как их там теперь называют, могут заработать хороший балл, если на них обратит внимание пресса. Некоторые центральные фигуры нового миропорядка просто поразительны. Колоссальное количество баллов набирают футболисты. В пятидесятые годы они имели статус шахтеров — хорошо, что они есть где-то там и мельтешат для общей пользы, но чтобы я позволил ему трахать мою дочь — извините! А ныне они сродни молодым виконтам восемнадцатого века, которым позволено обрывать цвет европейского девичества когда и как им вздумается. Правда, в отличие от виконтов, они не катаются в Италию, дабы повысить свою образованность. Вместо Флоренции и Венеции у них теперь популярны Марбелья и Маврикий, но в принципе именно на этих ребят нужно держать равнение.
Ключевой фактор — происхождение. Например, дворец Бленхейм — превосходно, но квартира в Глазго тоже сгодится. Полдома в Перли[15] еще тянут на посредственную и слегка застенчивую троечку. Полдома в Южном Манчестере, Уигане, Пултон-ле-Филде, Стоке, Ст. Хеленсе и Салфорде примерно равны полдому в Перли минус лондонская надбавка. В результате у меня тоже получилась тройка.
Теперь подсчитаем.
Итого: 29 баллов.
Результат можно интерпретировать по-разному, но в то время у меня получалось, что я преуспел в жизни только на 29 % от возможного, то есть был намного менее удачлив моих друзей. Если же навести глянец оптимизма, выйдет, что моя несостоятельность составила всего 71 % от стопроцентного облома. У моих друзей этот показатель был намного ниже. Ну и хер с ним…
По воле случая, когда все это началось, мне стукнуло 29 лет. Вот, значит, как 29. Был Фрэнк Стретч, да весь вышел.
Триста тысяч
Отделавшись от Билла Тернейджа полчаса назад, я все еще куковал в такси где-то на полпути до Холланд-парка (такси, естественно, попалось для некурящих). Счетчик тикал с неумолимостью часового механизма бомбы. Я подверг Билла математическому анализу. «Дизайн и изготовление мебели» внушали доверие, но очень уж потерянный вид был у Билла. Пожалуй, тянет баллов на сорок Я решил выбросить Билла из головы. Встречаться с ним я не собираюсь, да и он тоже не станет слать мне писем. Как-никак конец двадцатого века, не хочешь чего-то делать — никто не заставляет. У меня имелись заботы поважнее — например, как меня встретят гости на вечеринке у Тома Мэнниона и каким образом ткнут носом в мои ничтожные 29 баллов. Там будут мои сверстники, с такими же, как у меня, образованием и происхождением, но у всех, в отличие от меня, будет больше денег, хороших квартир, секса, физической привлекательности, интересной работы, крутых тачек, богатой личной жизни при меньшем количестве неврозов. И самое скверное — они все прекрасно понимают, что я тоже все прекрасно понимаю. Но есть и кое-что похуже: рассчитывая меня заинтересовать, Том и Люси пригласили какую-то бабу. А я был явно не в форме.
Вообще-то Том молодчага, сама доброта, не обидит и муху. И не похож на остальных. Он вроде как лучше других Лет ему как мне, он юрист по общественному праву в «сексапильной», как люди говорят, конторе (что они только имеют в виду?). Отец у него — баронет, большая шишка в газетножурнальном бизнесе. У Тома счастливый брак Люси — прелестная женщина (познакомились они в университете), торгует ценными бумагами. Том ездит на «альфа-спайдер». Бывший член сборной Оксфорда по гребле. В 26 лет написал книгу о кражах произведений искусства. Да, чуть не забыл — спасибо, такси напомнило, резко тормознув перед его домом, — живет он в отреставрированной «конюшне». Веселый, умный, приятный в общении, хорош собой. Говорит на трех языках. Том — мой «лучший друг». Вот его математические выкладки:
За
балл пришлось снизить. Мышцы у Тома атрофировались, от паштета из гусиной печенки, «Вдовы Клико» и бисквитных пирожных вырос животик Но ему все нипочем, он чертовски хорошо выглядит, лишний вес только делает его богаче на вид. Мой же излишек веса — от дешевой жирной пищи и кислого пива.Итак, Том — мой лучший друг, но дружба поддерживается скорее общим прошлым, чем настоящим. Где-то у меня валяется график, иллюстрирующий наше растущее отдаление. Первые несколько лет после университета мы виделись в среднем 2,1 раза в неделю. Потом Том сошелся с Люси, и на следующий год средний показатель вдруг упал до 1,3, но затем целый год не ухудшался и даже чуть повысился, уверенно остановившись на уровне 1,4. После этого он неожиданно упал до 0,6 и с тех пор неуклонно снижался. В итоге к настоящему времени — концу 1995 года — мы виделись всего четыре раза за год, причем последний раз — летом.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.
Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.
Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.