Стретч - 29 баллов - [7]

Шрифт
Интервал

Причина тривиальна: Том менялся, а я нет. Больше всего это проявлялось в отношении к детям.

Мой подход прост и незатейлив: я считаю, что у британского среднего класса процесс обзаведения детьми представляет собой упражнение в евгенике. Обе договаривающиеся стороны проводят рассвет половой активности в просеивании и сортировке потенциальных партнеров, анализируя внешность, родословную, процветание, характер, ум, цвет волос и т. п. Договор о продолжении рода заключается обычно лишь после того, как обе стороны достигли консенсуса по всем критериям, причем он скрепляется официально и прилюдно. На этом сборище, призванном представить пару в наиболее выгодном свете, гости предаются рассуждениям о том, сколь красивым, умным и общественно-полезным окажется потомство. Вскоре самец пытается осеменить самку. Если на каком-либо этапе инкубационного периода будет решено, что ребенок по одной из важнейших категорий не дотянет до стандарта, то потомство «прерывается» и все начинается сначала. Предпочтение отдается послушным, общительным, осанистым, легко покрывающимся загаром, голубоглазым блондинам и блондинкам, способным нести генетическое наследие в далекое будущее. Возможно, даже на многие века. Ну, вам, короче, ясно.

В двадцать лет Том был если не мудрецом, то скептиком. Он понимал, что дети зачастую не укрепляют, а разжижают род, недопустимо ограничивают свободу и могут неожиданно испортить отношения. Кажется, его взгляды разделяет все больше людей. Мое поколение раскупорило тридцатник, лучший период для беременности был уже позади, а детского визга и возни в доме Тома и Люси все еще не было и в помине. Стоит кому-нибудь в нашем кругу сдать позиции — и пиши пропало. Том и Люси, по слухам, «старались» уже шесть месяцев, что мне показалось странным: я помнил, что они начали стараться гораздо раньше. Том уже собаку съел по части школьных тарифов и развивающих ум добавок к детскому питанию. Вперемешку с «Экономистом» и «Деньгами в Европе» на их журнальной полке лежали «Размножение», «Ваш зародыш» и «Вестник кесарева сечения», или как там еще называются все эти журналы о младенцах. Ну да бог с ними.

Когда открылась массивная дверь и на пороге возникла сияющая от счастья Люси, сомнений у меня не осталось. В город, четко печатая шаг, вступала раса господ.

Я поспешно хрюкнул «Умничка!», неуклюже обнялся, чмокнул ее в щеку и с малоубедительной торопливостью кинулся вверх по лестнице в туалет, лишь бы избежать дальнейших ахов и охов. Вернувшись, я приветствовал Тома, который выгружал вино из ящика.

— Ну, засранец, поздравляю! Я знал, что ты рано или поздно заделаешь пупса.

Том и Люси бегали между гостиной и кухней а-ля кукольный домик, расставляя бутылки и раскладывая закуску, в основном узловатого вида сытные чипсы по четыре фунта за пакет и запотевшие оливки.

Люси еще раз обняла меня:

— Ты правда рад за нас?

Рад? Да меня вот-вот стошнит! Я старался не встречаться с ней взглядом.

— Ты мне выпить дашь?

— Ох, Фрэнк, ты такой дипломат.

Веселость, которую она хотела вложить во фразу, смешалась со скрытым раздражением.

— Люси, не приставай к нему. Чего тебе налить?

— Шампанского. Где мне можно сбросить пальто?

— В спальне, только возвращайся побыстрее — спросить тебя кое о чем надо.

В смутной тревоге я поднялся по лестнице. Похоже, они собирались навесить на меня какую-то обязанность. Если честно, не люблю я обязанности, от них недалеко и до ответственности.

Дом Тома и Люси всегда вызывал у меня раздражение. Он был маленькой копией их отчих гнездышек, наглядным свидетельством, что их предки всегда поступали правильно. Стены — или беж, или «магнолия», дверные косяки и плинтусы — неестественно белого оттенка, как у сахарной глазури. Не дом, а торт, громадный торт за триста тысяч. Глядел на мир этот пастельно-розовый торт тремя большими створчатыми окнами с опять же ослепительно белыми переплетами, напоминающими бельгийское кружево.

Маленькая спальня, где я оставил пальто, была выкрашена в приятный голубенький цвет. На кровати с кованой железной рамой сугробом лежала перина. Голубые с белыми полосками занавесочки. Репродукция Ренуара на стене. Сплошная карамельная помадка. Я вдруг понял, почему взломщики оставляют кучи дерьма в домах, и с удовольствием разложил свое зловонное пальто на кровати.

Внизу Том и Люси — прямо мамочка с папочкой — стояли у белой как ледник каминной доски, держа в руках бокалы с шампанским. Огромное зеркало в бронзовой оправе у них за спиной зафиксировало меня своим невозмутимым оком. Том заговорщицки посмотрел на жену, та кивнула.

— Фрэнк, мы попросили тебя приехать сегодня пораньше, потому что хотели предложить тебе стать крестным отцом нашего ребенка.

И Том просиял как идиот. Люси улыбалась, приподняв брови. Меня охватила паника.

— Ой, а мне что-то придется делать?

Они секунду подумали и насмешливо переглянулись.

— Тебе придется отречься от Сатаны, а больше ничего.

— Нет, я имел в виду, если с вами что-то случится, что я должен тогда делать?

— Не надо думать о плохом, Фрэнк С нами пока все в порядке.

— Конечно. Извините. Я просто не хотел бы вас подвести.


Рекомендуем почитать
Белый цвет синего моря

Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.


Бастард Олегович

Никогда не задумывались, вы, о чайных грибах? Мне с детства казались они чем-то потусторонним – выходцы не из нашего мира. Данный рассказ, конечно, не о грибах. Это маленькая история обычного россиянина – Олега Сысоева, который совершенно не мог представить, что жизнь его так круто изменится. Содержит нецензурную брань.


Узлы

Девять человек, немногочисленные члены экипажа, груз и сопроводитель груза помещены на лайнер. Лайнер плывёт по водам Балтийского моря из России в Германию с 93 февраля по 17 марта. У каждого пассажира в этом экспериментальном тексте своя цель путешествия. Свои мечты и страхи. И если суша, а вместе с ней и порт прибытия, внезапно исчезают, то что остаётся делать? Куда плыть? У кого просить помощи? Как бороться с собственными демонами? Зачем осознавать, что нужно, а что не плачет… Что, возможно, произойдёт здесь, а что ртуть… Ведь то, что не утешает, то узлы… Содержит нецензурную брань.


Без любви, или Лифт в Преисподнюю

У озера, в виду нехоженого поля, на краю старого кладбища, растёт дуб могучий. На ветви дуба восседают духи небесные и делятся рассказами о юдоли земной: исход XX – истоки XXI вв. Любовь. Деньги. Власть. Коварство. Насилие. Жизнь. Смерть… В книге есть всё, что вызывает интерес у современного читателя. Ну а истинных любителей русской словесности, тем более почитателей классики, не минуют ностальгические впечатления, далёкие от разочарования. Умный язык, богатый, эстетичный. Легко читается. Увлекательно. Недетское, однако ж, чтение, с несколькими весьма пикантными сценами, которые органически вытекают из сюжета.


Утренняя поездка

События, в которых вы никогда не окажетесь, хотя прожили их уже не раз.


Не вечный путь

Метафоричный рассказ о том, как амбициозная главная героиня хочет завершить проект всей своей жизни, в котором видит единственную цель своего существования. Долгое время она сталкивалась с чередой неудач и неодобрением родственников, за которым стоит семейная трагедия, а сейчас рассуждает о причинах произошедшего и поиске выхода из сложившейся ситуации.


С кем бы побегать

По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.


Мы с королевой

Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.


Гиппопотам

Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.


Тайный дневник Адриана Моула

Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.