Стретч - 29 баллов - [64]

Билл все еще молчал. Он сидел, наклонившись над столом, и странно водил головой туда-сюда. Медленно, плотно сжав губы, поворачивал ее влево, пока не раздастся слабый хруст, потом точно так же вправо, опять до хруста.

— Ты здесь завсегдатай?

— Угу.

— Хороший паб. В Лондоне завсегдатаев больше не бывает.

— Лондон большой.

Я угостил Билла сигаретой. Курил он неумело, сжимая сигарету негнущимися пальцами, обстоятельно вдыхая дым и не закрывая рот после затяжки.

— Почему ты решил здесь поселиться?

Билл глянул на меня так, словно я высказал упрек.

— Детей растить, здесь детям лучше.

— Да уж, красота кругом неописуемая.

Сарказм до него не дошел.

— Я никогда не любил город. Даже Норвич оказался для меня слишком большим, а она… — он дернул головой в сторону окна, — и вовсе выросла в деревне.

— Ясно.

Я внимательно наблюдал за Биллом. Он прекратил растягивать шею и принялся водить пальцем по лужице пролитого пива. Широкое, осунувшееся до костей лицо. Лоб в швах-морщинах облепляли редеющие черные завитки волос. Билл выглядел внушительно и солидно. У некоторых (у меня особенно) преобладает аморфность плоти, придающая им временный, незаконченный вид, словно их сущность так и не вызрела. В Билле, напротив, была определенность и неповторимость, как если бы его личность дошла в своем развитии до конечной точки.

— Как дела с работой?

Билл тяжело вздохнул:

— С работой хорошо. Только никто не хочет покупать ее плоды.

— Ясно.

Билл немного ожил, начал излагать историю своей жизни, помогая себе руками, способными запросто задушить тигра, но поначалу не отрывая взгляда от стола.

— Сью говорила, и, наверное, она права, что продавать их надо в больших местах, в Лондоне, и я пытался. В прошлом году, когда мы встретились, я как раз ездил на мебельную ярмарку. Если честно, сплошное унижение. Люди ходят, смотрят — сначала на твою работу, потом на тебя — и думают: «И этот доходяга туда же лезет», потом идут дальше. Я никак не возьму в толк., я ведь верю в свой труд, но на ярмарке я себя чувствовал как на паперти — понимаешь? — словно люди останавливались перед моей экспозицией только из жалости, чтобы сделать мне приятное. Я помню их снисходительные улыбочки, взгляды поверх головы. Унижение одно, я тебе говорю.

— Продал что-нибудь?

— Дикость какая-то. Я заплатил сто пятьдесят пять фунтов, чтобы арендовать выставочное место на два дня, почти семьдесят заплатил за аренду фургона, а сам уехал после обеда в первый же день, сам все погрузил и уехал. Не выдержал. Я знаю, что неправильно сделал, но не мог иначе. Душевный покой важнее.

— А что за вещи ты делаешь?

Билл впервые посмотрел на меня прямо.

— Правильно. Ведь ты не видел моих работ, верно? Я покажу. Кстати, почему бы прямо сейчас не съездить? Мастерская недалеко.

— Конечно.

Мы оставили недопитое пиво и вышли на раскисшую от дождя «стоянку». Мастерская находилась в двух-трех милях по разбитой дороге. Рифленая железная крыша гремела под дождем, словно по ней колотили футбольные мячи. Билл открыл тяжелый висячий замок и толкнул дверь плечом.

— Тут у меня как бы демонстрационный зал.

Он потянул цепочку за дверью, зажглись три тусклые лампочки без абажуров. Мебель была накрыта драными простынями. Билл обошел сарай, с азартом срывая простыни. О мебели мне неизвестно ничего, кроме основных функций — на стульях сидят, за столами едят, вещи, которые хочется убрать с глаз долой, кладут в какие-нибудь выдвижные ящики. Либо по причине полного невежества, либо благодаря ему работы Билла произвели на меня сильнейшее впечатление, граничащее с благоговением.

— Я в основном комбинирую дерево и металл. Вот хороший пример моей работы.

Билл присел на корточки, поглаживая изогнутый металлический подлокотник одного из шести обеденных кресел. Я не берусь описывать его мебель, но мне она показалась классной. У меня в голове не укладывалось, что человек способен сделать своими руками что-либо столь прекрасное. Непонятно, почему общество не превозносит его до небес как гения. Почему футболисты получают по сорок штук в неделю — понятно, хороших футболистов мало. В стране наберется от силы пять сотен мастеров играть в футбол, который теперь нравится каждому идиоту. Зато юристами, бухгалтерами и маркетологами работают сотни тысяч человек, и любого можно заменить хоть сейчас. И ведь даже самые низкооплачиваемые среди этих жополизов, привыкших работать от свистка до свистка, зарабатывают раза в три больше Билла. Да что там, из меня самого мог бы получиться юрист или рекламщик, но никогда в жизни мне бы не сделать такую красоту. Меня слегка встревожили собственные социалистические мысли, и я попытался трезво проанализировать положение Билла. Похоже, бедолага родился с никому не нужным талантом. Возможно, ему следует переквалифицироваться в консультанты по дизайну и клепать фирменные подставки для ручек.

Билл подошел к столу с деревянной, вроде как из дуба, крышкой и элегантными, вроде как из цинка, ножками (ну не силен я в описаниях, предупреждал ведь).

— Видишь ли, Фрэнк, я считаю, что это — хорошая работа. Я регулярно просматриваю каталоги лондонских магазинов и думаю, что мои вещи не хуже. Но если продавать их здесь, дадут пару сотен, не больше, в Лондоне могут заплатить несколько тысяч.