Стрелка - [52]

Рядом ещё место интересное — Переборы. Тут Волгу вброд переходят. Досюда будут доходят хлебные низовые кораблики в Имперские времена. Отчего и разрастётся Рыбная слобода в город Рыбинск. В сезон будет собираться сюда разных биндюжников да бурлаков — вчетверо против горожан. Дальше-то — только плоскодонками или посуху. Но сперва — надо Казань с Астраханью взять под русскую «шапку».

Потом в эти Переборы посадят водосливную плотину Рыбинского водохранилища.

* * *

Интересно мне посмотреть, как наши ушкуйники — брод проходить будут.

Посмотреть на ушкуи на мели — не удалось. «Волгу — вброд», «по колено» — это в межень. Сейчас вода высоко стоит — никаких проблем нет, а вот моё внимание к ушкуйникам…

Может, кто-то думает, что главная забота в армии: «как побить врага?»… До супостата ещё дойти надо. Дожить бы до такого удовольствия…

Стендаль правильно пишет:

«Если солдат здоров — он хочет вернуться домой, помыться, поесть и завалится в постель с женой. А если солдат болен, он — не солдат».

Три главных войсковых проблемы: жратва, бабы, дисциплина. Что-то не так по первым двум пунктам — «дисциплина хромает». А она в средневековых армиях и изначально… Безногая?

У нас нынче два десятка «строевых» лодий — 5–6 сотен мужиков. А баб — две. Княжья сударушка и её служанка.

Служанку я видел. Внешне… тот же Резан, только «без архитектурных излишеств». А в войске… девять из десяти — парни от 15 до 20 лет. Все — холостые. То есть — нормального навыка общения с женщинами не имеют.

Для них «баба» — или мать: на стол подаёт да по ушам полотенцем бьёт, или девка на вечорке: мнётся, жмётся, не даётся. Хихикает, дурит, капризничает. Её бы прижать… Ан нет — рядом старшие. Которым всего этого… им бы — лишь бы новых забот не было. А то — и морду раскровянят, и спину распишут.

И тут… воля! Сравнивать войско на походе против жизни дома… Ай-лю-ли! Любо-дорого! Свободой — не надышаться!

Десятник — не батя с дедом, не уследит. Да и вообще: дома велят — чтобы покой был. А в войске… лихость в цене. Тут тебе честь не по отцу, а по тебе самому. Тут — не мелюзга сопливая, не старики бранчливые, скотина не поеная, дрова не колотые, трава не кошенная, мусор не вынесен… Тут не «мирок» деревенский — мир божий! Во всей своей красе майской! А вокруг — полно таких же! Молодых, рьяных… не битых, не ученных…

«Великий пост» им досрочно оборвали, жор идёт — «в три горла»: надо много чего съесть, пока не испортилось. Опять же — вокруг весна и нерест. Природа вся… всякая букашечка… «плодится и размножается». И всякому живому… ну очень хочется… как та букашечка… или хоть как та травиночка…

«Я был когда-то странный

Мальчонка безымянный,

К которому девчонки…

Никто не подойдет.

Теперь я стал войняшка,

Мне каждая милашка

При встрече сразу

Даёт-даёт-даёт!».

Гребля, конечно, несколько снижает накал… и предоставляет простор… для выхода энергии. Но народ в это занятие уже втянулся, начинает напряжённо интересоваться окружающими… пейзажами.

«Как будто вьюга намела

Два этих маленьких холма».

Вот эти? Таких маленьких? А давай сделаем побольше.

Делают. Стараются. Но… не по Бёрнсу:

«И между мною и стеной

Она уснула в поздний час».

Какой может быть сон у «девушки»?! Страда пришла! День — год кормит! Утром войско уйдёт, что нахлопала — то и полопала.

Каждый вечер, как только войско становится лагерем, с округи сбегаются туземцы. Кто-то барахло тянет на продажу — «продукцию народных промыслов». Но откуда у смердов — товары для войска? Особенно — по весне, когда старое — уже съели, а новое — ещё не выросло.

Ходит мужичок-коробейник по лагерю, кричит:

– А кому ложку? А кому ложку?

– Дядя! Не ори над ухом. Что ты хренью занимаешься? У всех же свои ложки есть.

– А… Ну… А вдруг кто обронил? Или — погрыз? Слышь, эта, мил человек, а может тебе… того… бабёнку? А? Дело-то молодое…

– Жену, что ли, предлагаешь? Так у твоей благоверной и зубы, поди, уже от старости по-выпали.

– А на что тебе в этом деле бабьи зубы? Не, не жену. Сноху. Молодая, горячая, сла-а-адкая… Тама вона, в леску дожидается. С супруженицей, стало быть, моей. (И громко, уже всему личному составу, отдыхающему вокруг костра). А, ребятки? Баба надобна? Чистенькая, беленькая, третьего дня в бане намывалася. А? Ласковая такая. И возьму недорого: по ногате за разик.

Лихой купец: у нас в хоругви два десятка самцов. Это — гривна. Две коровы. А сноха… «не лужа — останется и для мужа». Денёк отлежится… А то — и так. Пахоты да боронования ещё нет, работы по хозяйству — не тяжкие.

Многовато он просит: нам как-то в Пердуновке Кудряшок свою жену предлагал по куне. Но там, конечно, рынок был куда как ограниченнее. А тут вона сколько… хотелок озабоченных.

Семейный подряд. Но это — редкость. В смысле: редкость, когда такие дела мужчины предлагают.

В русском языке «сводня» — очень древнее слово, как «сваха». Производное мужского рода: «сводник» — позднее. А уж «сутенёр» — и вовсе новодел. К «свахе» мужской род так и не образовался. Свахун, свахец, свахуярин…? Исконно-посконное гендерное разделение профессий.

Обычно заявляется старуха. Но — не сваха. И начинает расписывать. А то и показывать: стайка из двух-пяти баб. Бабы — хихикают и жеманятся, старуха — цыкает и цену держит.