Страж империи - [19]

Тут тощий длинный тип, доселе молчавший, заговорил с характерным германским акцентом, не выпуская меня из прицела портативной камеры:

– А можно каверзный вопрос?

– Задавайте, чего уж там.

– Как вы умудряетесь покупать сигары?

– Вы про мой возраст? – С этими словами я эффектно затушил сигару о голую ладонь, пульнул окурок в урну, стряхнул с рук пепел и достал с заднего сидения «кишкодер»: – я хожу за сигарами вот с этой штукой. Хотите верьте, хотите нет – паспорт у меня еще ни разу не спросили.

– Классный трюк с сигарой об ладонь, – заметил тощий и выкинул свой главный козырь: – а скажите, мы сам бой-то увидим? Или вы зайдете с этой громадной дурындой в хранилище, пару раз бабахнете в труп и добавите к своему списку так называемых «побед» еще одну зарубку?

Вот же сволочь, а? Одним вопросом он перечеркнул все. Действительно, если одержимый выведет из строя мою нашлемную камеру – я не смогу доказать, что противник был жив и боеспособен. Скептический настрой СМИ может угробить мое начинание… с подачи этого проклятого капустника.

Ладно, план придется поменять.

Я подошел к ограждению и стал лицом к лицу с германцем.

– Хотите увидеть бой, герр рейхсрепортер?

– Разумеется, мы с коллегой тут дежурим по двенадцать часов в сутки уже третью неделю только ради этого, – сказал он.

– Сегодня ваш звездный час, – ухмыльнулся я, – вы снимете не просто репортаж с места событий, а репортаж глазами очевидца. Идемте.

– Куда?

– В банк, естественно. Вы хотите увидеть бой и вы его увидите. Собственными глазами, прямо перед собой.

Он попытался отступить назад, но я выбросил руку и схватил его за воротник рубашки:

– Отказ не принимается!

Я потащил его за собой волоком, свалив сегмент ограждения, под крики остальной репортерской братии, на полпути оглянулся и сказал:

– Ваш коллега поставил под сомнение мою репутацию и репутацию подразделения. Бывают в жизни ошибки, которые нельзя исправить словами! Сержант, наручники!

Я втащил сопротивляющегося репортера в здание банка и приковал за руку к поручню у кассы, затем подобрал с пола его камеру, отдал ему и посмотрел в глаза.

– Возможно, этот материал будет последним в вашей жизни, герр рейхсрепортер. Постарайтесь снять его хорошо.

Когда я пошел обратно, то встретился со Скарлетт, которая несла несколько камер.

– Взяла у репортеров, расставлю по залу. Что вы планируете делать и где?

Я кивнул на зал:

– Вот тут. Хотят увидеть бой – увидят.

Скарлетт внимательно посмотрела мне в глаза, напоминая о том, что камеры в ее руках работают:

– Это по плану, сэр?

– Не по плану, – беспечно отозвался я, – но моя работа редко по плану идет. Так что ничего необычного.

Она расставила камеры и мы пошли обратно к машине. Здесь я достал с заднего сидения кацбальгеры и забросил обратно «кишкодер».

Репортеры больше не протестовали против произвола и не задавали вопросов: момент истины уже наложил на происходящее свой неизгладимый отпечаток.

Я вошел в зал, стал в пятнадцати метрах перед дверью хранилища и скомандовал Аристарху и еще одному кадету:

– По моей команде поворачиваете вентиль, отходите в боковую дверь и блокируете ее снаружи. Поехали.

Они разблокировали замки, чуть оттянули массивную круглую створку, затем, стоя у выхода, потянули за трос, открывая хранилище настежь, и поспешно покинули здание. Все, мы с одержимым остались один на один, если не считать дрожащего репортера и наблюдающих через окна кадетов.

Могильная, мертвая тишина, я только слышу, как курлыкают за окном голуби. Мир словно замер: я, прячущийся в стальном кубе одержимый, курсанты за окнами. И вместе с нами замерли десятки, а то и сотни тысяч зрителей, наблюдающих за происходящим в прямом эфире.

Прошло секунд двадцать, и тут я увидел глаз на тонком стебельке, высунувшийся в дверь хранилища: разумеется, у твари было три недели на подготовку к штурму, и я уверен, что одержимый припас, помимо глаза для выглядывания за угол, и другие сюрпризы.

– Я тут и жду тебя, мерзость приблудная, – громко и четко произнес я. – Хватит прятаться, вылезай. Один на один.

Репортер буквально перестал дышать – я уже не слышу его испуганного частого сопения. Если сердце бедняги остановилось от ужаса – жаль, будут неприятности… Хотя, с другой стороны, получится очень даже показательный контраст между мною, вышедшим на поединок лишь с парой кацбальгеров, и умершим от страха репортером.

Несколько секунд одержимый обозревал окружение, а затем решился.

Он выпрыгнул из-за стены прямо в проем с проворством, странным для того, кто провел без воды и еды три недели. В его руках – по тонкой пластине, третью такую он «держит» перед собой. Наверняка дверцы от банковских ячеек.

Ну, пошла жара.

И я шагнул вперед, сосредоточившись на висящем перед одержимым импровизированном метательном снаряде. Дверца от ячейки прямо между нами – ему и целиться не нужно.

Одержимый, располагая тремя «выстрелами», не заставил себя ждать с первым. Вращаясь, пластина полетела в меня, постоянно наращивая и без того большую скорость.

Как только она оказалась примерно на полпути между нами, я «поймал» ее и отклонил немного в сторону. Одержимый, занятый ее разгоном до скорости, на которой уже не спасает никакая броня, не смог вернуть свой снаряд на линию прицеливания, при том, что с каждой миллисекундой дверца приближалась ко мне, упрощая манипуляцию мне и усложняя – одержимому. Закон рычага работает даже на такие эфемерные и неуловимые обычному глазу штуки, как психокинез.