Страстное тысячелетие - [15]

— Прочь с глаз моих, или я за себя не ручаюсь!

— Ты отпускаешь меня?

— Нет. Я дам тебе время одуматься. Мы поговорим после. Ты должен рассказать об этом человеке.

— Ты боишься его, а схватил меня. И обоих ты готов убить.

— Ты умрешь и без моей помощи, Иоанн!

— Все мы в Его власти.

— Но ты — пророк, Иоанн. Знаешь ли ты свою судьбу?

— Моя голова будет расплатой за твой безмятежный сон Ирод.

— Какая связь между твоей головой и моей постелью, Иоанн?

— Многие постели куплены ценой ещё более многих голов, Ирод.

— Безумец! Стража! Увести!

* * *

— Что за зверь диковинный в клетке у батюшки?

— Это вы все звери и вы в клетке, а я на свободе, и я — человек.

— Что такое ты говоришь, красавчик?

— Я говорю, что твоя свобода похуже моей несвободы.

— Ты же сидишь в клетке, а я в саду.

— Твой сад больше моей клетки, но от этого он не перестает быть клеткой. Я хаживал там, где тебе вовек не ступить ногой своей, красавица. Видывал и слыхивал я такое, чего тебе нипочем не увидеть и не услышать. Ты же только ушами слышишь и только глазами видишь, а у меня ещё душа и сердце приспособлены, чтобы видеть и слышать. Так кто же несвободен из нас?

— Ты не свободен, хотя поешь соловьем передо мной. А настоящие-то соловьи в клетках не поют.

— Птицы поют для привлечения самки.

— Что ж, ты увидел самку. Как я тебе?

— Как и прочие.

— Хочешь меня?

— Не более, чем прочих.

— Не верю ни одному мужчине.

— Это твое право.

— … Когда он говорит, что меня не хочет.

— Это твоя мудрость.

— Ага, значит и ты меня хочешь.

— Это твой домысел.

— А ведь ты, оказывается, шут!

— Это твое видение.

— А ты меня переубеди.

— Это твое желание, но не моё.

— Разве я не права?

— Каждый прав по-своему, и никто не прав абсолютно.

— Почему же ты со мной не споришь?

— Ты же мне не поверишь.

— Какой ты странный.

— Ты выросла среди господ, для тебя всякий простолюдин странен.

— Я для вас простолюдинов, господа тоже кажутся странные?

— Вы высоко над нами, и потому нас не замечаете. Нужно быть орлом, чтобы заметить мышь с высоты птичьего полета.

— Да, мы — птицы высокого полета.

— Тем больнее вам будет падать.

— Хочешь, чтобы я упала перед тобой?

— Мне не доставляет радости ничье падение.

— Хочешь, чтобы я снизошла до тебя? Хочешь мне понравиться?

— Нет.

— Почему бы тебе не солгать было? Ведь в моей власти упросить батюшку, чтобы он отпустил тебя на свободу. Тебе надо было только понравиться мне, а ты и этого не смог.

— Я не солгал потому, что я стараюсь никогда не лгать.

— Только не всегда получается? Значит, ты не так умен, как другие.

— Для того, чтобы лгать, не надо ума.

— Ум нужен для того, чтобы знать, когда правду говорить, кому и сколько, а когда лгать, и чтобы ложь на правду была похожа.

— Ложь за правду выжать легко. Для этого их надо смешивать. Чем меньше лжи в правде, тем она лучше сокрыта, тем больший вред от неё.

— Ты учишь меня лгать?

— Я учу тебя жить.

— Но я не твоя ученица.

— Это не моя беда, а твоя.

— Довольно меня в жизни поучали.

— И всё же тебе не хватило учителей. Или ты их не поняла.

— Мне не хватило понимания. Меня никто не старался понять.

— А ты к этому стремилась?

— Я хочу нравиться всем. Скажи, ведь ты хочешь меня?

— Нет.

— Посмотри, какая у меня шея. Хочешь посмотреть ниже?

— Нет.

— Посмотри, какие ноги у меня. Хочешь ли, чтобы я показала тебе выше?

— Нет.

— Почему ты закрыл глаза? Ты не хочешь смотреть на меня? Разве я уродлива?.. Что же ты молчишь?.. Ну так ты ещё будешь таращиться на меня своими бельмами, глупый, дерзкий, не достойный!.. Ненавижу!!!

* * *

— Слава тебе, царь Ирод!

— Я не царь, я тетрарх. Ваши оговорки попахивают бунтом!

— Ты будешь царём, супруг мой! Не гневайся на своих подданных. Они видят в тебе царя и настанет день, когда Цезарь подарит тебе этот титул.

— … Да сбудутся твои слова, Иродиада.

— Удачи тебе во всем, и всех благ мира!

— Спасибо, друзья.

— Да приумножится твоя слава и твоё богатство, зять мой, Антипа!

— Благодарю, Агриппа! И правда, богатство моё — не чета твоему. У тебя же одни долги! Хотя они, пожалуй, превзойдут в сумме мою казну!

— Ты, как всегда весёл, и как всегда прав, Антипа!

— А что же ты не смеёшься моей шутке?

— Я выдумываю ответную шутку, чтобы развеселить тебя, Антипа.

* * *

— Чем увеселишь нас, Ирод?

— Падчерица моя, Саломия танцевать станет для вас и для меня.

— Саломию зовите! Саломию!

— Отец, позволь свет погасить. Танец будет с факелами.

— Делайте, как велит моя дочь.

— Слышали? Ирод сказал — повиноваться его дочери.

— Дочери или супруге?

— И дочери, и супруге повиноваться следует.

— Ах вот оно что… И в доме Ирода командуют женщины…

* * *

— Усладила! Доченька! Люблю!

— Ирод, твоя дочь — сокровище! Какая страсть!

— А груди какие упругие! И как она их смело выставляет нам на показ!

— Молчите, глумливые! Она — Моя!.. Дочь, да, дочь моя! Выпей и кубка моего! Саломия, подойди ко мне! Дай я тебя поцелую…

— Ирод, не по-отечески как-то ты её целуешь, а?

— Вздор!!! Как ещё я могу её целовать? Чем наградить тебя? Проси!!!

— Проси, что хочешь, отец тебе всё доставит на блюдечке.

— Зачем на блюдечке? Вздор! А, впрочем, что ж — хоть и на блюде! Чего ты пожелаешь — всё тебе исполню, клянусь!

— Всё? Ирод, ты сказал «всё»? А коли она попросит полцарства?