Страсть к размножению - [4]

За небо, дрожащее лужей,

За ноги, скользящие врозь.

Клинически белая трасса,

Кладбищенски-черный патруль -

Луна ли засветится басом,

Поманит и в пепел сотрут -

Заскалятся хачики скопом,

И фиксами будут сверкать,

И будут пинками под жопу

Засовывать в кузов зилка...

Туда, где деревья столбами,

Где воздуха желт парафин,

Да волки с тяжелыми лбами,

Да зона, да к черту, да блин -

Схватили и дернули сбоку -

Как снега ментов намело,

И бабы, как ружья из окон,

Смотрели и фыркали зло.

* * *

Любовь и ненависть, награда и наказание имеют к нему не большее касательство, чем, скажем, день и час.

Ф. С. Фицджеральд

Мне не оставить рухнувшие зданья

И фонари, заросшие травой.

Давно пора завязывать с собой

И с фактом своего существованья.

Всё чисто. Взгляды некуда бросать.

Общенья круг не делится на дольки.

Я существую - это факт, и только

Всплывает он, как тонут голоса.

Он весь плывёт, и, опытом окучен,

Не ищет лиц, что прячутся, ни тех

Мешочков, что, должно быть, в темноте

Замуровали боги для везучих.

И честь, с которой жили, кто хотел,

К нему придет, отдастся, и замучит.

Я прохожу пустые города:

Иду по льду и шаг пинаю шагом,

Как поезд, что опаздывает на год,

Плевал на всё. Такая ерунда -

Когда на небе кончится вода,

С него посыплется помятая бумага.

Шифровки во плоти, все шансы вряд,

Открытки в гости, в гости телеграммы:

Уже заходят - восемь, десять, дама,

И просят в них играть, и говорят -

"Твои до гроба", - что ж, не биты карты -

Отобраны все десять... Веселей

Амбиций прошлых разносить подарки,

Уйдя без трех

измятых и рублей.

Уже Луна способна не краснеть,

И неба не способна обезболить.

Билеты в рай с оборванным контролем

Летят себе, дешёвые, как снег.

Делите их, стыдливостью не мучась,

Сплетаясь даже судьбами в клубок

Один, пока меня не знает бог,

И не смогли постичь судьба и участь.

Какого черта должен побеждать

Я в этот раз? Пожертвуй сантименты,

Идущий в рай. Как жаль во мне клиента

Терять, мой Бог! Намерений не жаль.

А дуракам и смертникам везет -

Усну, и меня с водки пролитой

Автобус с лицом алкоголика

Обнюхает и увезет

Туда, где под серым цементом

Повесился куцый закат,

Где небо сожжет облака,

Как письма и все документы,

Туда, где я буду не нужен

Размашистым белым полям,

Где все мои тексты спалят,

И голого выпнут наружу.

ДЕЛО ТЕХНИКИ - 2

1992 - 1993

ЗИМНЯЯ СКАЗКА

Н. Некрасову

Однажды я без головного убора

Взял из дому вышел - был сильный мужик

Всю зимнюю пору был пьяный, бесспорно,

И без головного убора кружил.

Засыпаны снегом березы и ели,

Сугробов до жути, как я погляжу,

И даже с похмелья на этой неделе

В лесу наблюдается полный ажур.

Тут же зайчики шорох устроили в норах,

Там белочки подняли блядский свой визг,

Смотрю, как гора поднимается в гору

И медленно яма спускается вниз.

Идет дурачина в тулупе овчинном -

Видать, не по чину бобры и песцы...

Чу! - блядь одинокая шествует чинно,

И, шествуя, держит сосцы под уздцы.

И бляшки, и ляжки, и денег навалом,

Поскольку сияло ебло, как табло.

И будто забрало, раскрыл я ебало,

И, речь заготовив, прищелкнул еблом.

- Здорово, блядина! Откуда деньжата?

- Из лесу деньжата, ох ё ты мое!

- Спецом ли поджаты они иль лежат там?

- Какое лежат там! Отец раздает.

(В лесу раздавались рубли и пятерки)

- А что, у отца-то большая шиза?

- Шиза-то большая, да больно он верткий -

Поскачет по лесу, и сразу назад.

- Куда ж, говорю, ты деньжата вместила?

(В ту пору, признаюсь, сидел без гроша)

- Куда я вместила? В карманы, вестимо, -

И шествует мимо, деньгами шурша.

Стою и вздыхаю, пытаюсь запарить:

- Постой, не плохая ль, случайно ты блядь?

А коли плохая - с такою-то харей

Наверно, опасно по лесу гулять.

Намедни, видала, неслись феодалы -

Видать, феодалы - суровый народ?

- Да что феодалы? Я в рот их ебала

Однажды студеною зимней порой.

* * *

А. Пушкину и К. Чуковскому.

Глава 1.

Мой милый друг в халате белом,

Скажи, прошу тебя, скорей,

Чем болен я. Такое дело,

Мой сват и брат, мой доктор Фрейд,

Мой врачеватель импотенций,

Размерь мой пагубный удел!

...Давным-давно, когда младенцем

Еще звался я меж людей,

Когда не мог сказать ни слова,

Но брата различал с сестрой,

Я был Корнеем очукован,

Раздавлен тайной роковой.

Поэт слонов и телефонов,

Певец Кокош и друг Тотош!

Казалось, и на небосклоне,

Лицо твое я видел. Что ж,

Я счел "Федору" бесполезной,

И "Телефон" держал за вздор,

Но маршал тазиков железных

Являлся мне, как Командор.

Бредя из кухни или ванны

В часы душевной пустоты,

Я часто видел образ странный,

Переходящий все черты.

Бывало, промелькнет улыбка,

Меня сводящая с ума,

И вновь во тьме растает зыбко

Как сон, как утренний туман.

Года летели. Умер Брежнев.

Я рос - не грязен, не паршив,

Но кто-то снова, как и прежде,

Шептал проклятья мне в тиши.

Я опустился, бросил бриться,

Боялся в зеркало взглянуть,

И, даже выйдя из больницы,

Я плелся тихо как-нибудь.

Я полюбил державный приход

Винта, и просто анашу...

Однажды, сидя слишком тихо,

Я заподозрил странный шум.

Я помню каждое мгновенье:

Нет пульса, с сердцем нелады.

Перед глазами в откровеньи

Предстал Огромный Мойдодыр.

..........................

..........................

..........................

..........................

..........................

..........................

И я один, убитый горем,

Вернулся - весь, как был, раздет,