Странный рыцарь Священной книги - [21]

На мои слова Старец вздохнул и, внезапно спустившись с заоблачных высей, где был рожден, воплотился в обыкновенного человека. Он сказал мне:

— Вы, альбигойцы, наполняете мне сердце смятеньем и тревогой. У вас бароны и графы, даже один король, стали богомилами.

Окрыленный надеждой, что передо мной простой смертный, а не существо, сотканное из света, я сказал ему:

— Разве богатый не может прозреть истину?

Он ответил:

— Может. Но на другой же день обязан он раздать свои богатства, как это сделал купец из Лиона по имени Вальдес. Лед может коснуться пламени, но станет водою.

Тогда я сказал:

— Море необъятно, ибо вбирает в себя все реки, и не слишком прозрачные тоже.

И услышал в ответ:

— Да, но в мире четырнадцать богомильских общин — наша, болгарская, пятнадцатая. Она мать, все остальные — дщери ее. Реки могут быть мутными, но исток должен остаться чистым. Сын мой, мы — семя, а семя умирает в земле, дабы вырос колос. Мы соль и должны оставаться солью, дабы были солеными моря. Наш Спаситель Иисус был богомилом. Папа стал царем. Холщовая рубаха превратилась в златотканую мантию. Можно ли позолотить дерево или цветок? Они погибнут.

Он замолчал. Молчал и я. Немного погодя, он заговорил вновь:

— «С мечом» в руке… Меч носили и воины, распявшие Спасителя. Когда и где меч что-либо создал?

Меня внезапно осенило: Господи, ради чего погиб Пэйр? Альбигойцам была нужна Священная книга, чтобы сделать ее тем знаменем, что поведет за собой вооруженных мечами людей. Они ищут в ней ту силу, что заставит их держать в руке этот меч. А Старец ведет за собой толпу босоногих, нищих, но вдохновенных мужчин и женщин, отдающих свои тела (но не души!) на растерзание палачам. Да, Книга давала силу, но то была сила принять смерть со скрещенными на груди руками.

Я оказался там, где не следовало мне быть. И говорил то, чего мне не следовало говорить. Не имело смысла.

Нет, имело. Я не был лишь вором в доме, каковой вознамерился, было, ограбить. Я был человеком — и как всякий человек искал некую опору, чтобы продолжать жить. И потому я спросил Старца:

— Отец, какой путь верен — борьбы со злом или непротивления злу? Если не бороться со злом, как победить его?

Он ответил:

— Верен лишь один путь. Внимай мне, ибо моими устами будут сейчас говорить два голоса — мой человеческий и голос Истины.

Тут он впервые прикрыл глаза, и тень заволокла лицо — всю свою силу вложил он в голос, не желая тратить ее на взгляд. И новым, глухим и глубоким, как из колодца, голосом произнес:

— Из незримого и зримого естества создал я человека, из смерти и жизни… И дал ему волю, и указал два пути — светлый и темный. И сказал ему: вот добро и вот зло, выбирай, дабы увидал я, любовь питаешь ты ко мне или ненависть…

Слова эти были обращены ко мне, Анри де Вентадорну. Но также к Бояну из Земена. И к каждому человеку: выбирай. Только что есть добро и что есть зло? Понтий Пилат спросил когда-то: «Что есть истина?»

Старец открыл глаза, осияв меня синевой своего взора. И сказал:

— Не говори, будто не ведаешь, что есть добро и что зло. Взирая на ночное небо и звезды, не ведаешь разве, где свет и где тьма? В давние времена все небо и земля были черны. И Бог окропил их каплями света. Порой думаю я, что обронил он сосуд с небесным золотом, в другой раз — что намеренно разбросал горсти звезд. И засиял свет во мраке. Коль просыплется у тебя горсть прозрачных зерен в дорожную пыль, средь конского навоза и птичьего помета, как поступишь ты? Всего лучше — как в той детской сказке — послать муравьев подобрать просыпанное. Господь послал одного из сыновей своих — Сатану, творца зримого мира — сотворить тело человеческое. А сам он, Господь наш, дал человеку душу и волю сделать выбор. Но люди притворились, будто не отличают света от тьмы. И тогда Бог послал второго своего сына, Иисуса Христа — указать нам путь к свету…

Сила взгляда его и голоса придавили меня, я упал на колени, опустил голову, закрыл глаза. И слушал идущий из мрака голос:

— Мы, люди, подобны муравьям — собираем рассыпавшиеся по земле зерна света. Когда призовет нас Господь, мы поднимемся на небо и станем собирать их там. Нам, людям, до́лжно отделять зерна от плевел. Как знать — быть может, Бог повелел собирать зерна эти и муравьям, и всем живым существам на земле, какие ходят, плавают или летают…

Наступила тишина. Я не поднимал головы. И вновь долетели ко мне из мрака слова:

— Не сам ли Господь побудил Сатану скрыть лик свой под маской, красною, как раскаленная печь? А по скончании времен не сбросит ли Сатана свою маску и не встанет ли — светел и чист — подле Отца своего, Господа нашего? Ибо Христос и Сатана — братья…

Голос смолк. Я заставил себя поднять голову и открыть глаза. Ожидал я, что Старец исчез, но он стоял предо мной и смотрел на меня, показалось мне, с жалостью и снисхождением.

Я спросил его:

— Отец, зачем пожелал ты увидеть меня?

Он ответил:

— Я знаю, как погиб Боян из Земена. И пожелал увидеть того, кто дерзнул назваться его именем.

Больше он ничего не сказал и не подал никакого знака, но полотнища раздвинулись, и ко мне подступили двое мужчин в длинных серых власяницах, чтобы увести с собой. Старец сказал: