Странники у костра - [48]

* * *

Иван, желая показать, что человек он с пониманием, говорит, усаживаясь за стол:

— К лицу вам платье. Хоть на вечер сейчас, хоть в театр — все оглядываться будут.

Откликается Вовка:

— Бабушка Тася уж ругает ее, ругает. Как, мол, не жалко обнову на дом тратить. А устанет ругать и запоет: «Ох, Танька, хоть под венец тебя сейчас».

Татьяна замахивается, Вовка отпрыгивает. Иван тоже невольно откидывается:

— Думал, и мне по пути попадет.

Татьяна грозит Вовке:

— Теперь от угла не отвертишься!

— А где эта бабушка Тася? — спрашивает Иван.

— С Вовкой иногда домовничает.

— Ну да! Домовничает! Чай все время пьет. С моими конфетами!

— Молчи. С тобой сидеть — золотом платить надо.

Иван во все глаза смотрит на Татьяну. Спохватывается:

— С твоим хозяйством, Таня, замаешься. — Иван запинается, таращит глаза. — Ой, извините!

— Да чего там «извините». «Вы» да «вы», мне даже как-то неловко.

— Вот и хорошо. Я тоже хотел без всяких «вы», да вдруг, думаю, не понравится.

— Понравится, понравится.

— Так я о чем, Таня. Замаешься, говорю, с таким хозяйством. К Новому году, говорят, дом сдадут. Просись в благоустроенную.

— Да нет, мне здесь неплохо. Жила и живу. — Татьяна говорит спокойно, но лицо при этом как бы каменеет.

Иван опять всматривается в нее и отводит глаза.

— И то правда. Я ведь так, случайно сказал. — Он поднимается. — Ну ладно, нагостился. Спасибо, как говорится, за хлеб-соль.

— Как не стыдно, Иван! Уж кому благодарить, так мне.

* * *

Таборов идет по лежневке. Ноги легонько оскальзываются на бревнышках, и Таборов, не замечая, вроде бы так и должно быть, хватается за Ивановы перильца. Впереди, на поляне, корчуют пни, жгут сучья, собрав их сначала в большие кучи. Иван ходит за Сениным трактором, накидывает толстый, витой трос на пень. Трактор чуть не на дыбы встает, силясь одолеть сопротивление корней, Семен вывернулся из кабины, открыв дверцу, переживает, что трактор — Семенова гордость, продолжение мощного Семенова тела — никак не вывернет этот пень.

Иван, стоящий сзади и сбоку, тоже напрягся, то ли шутя, то ли всерьез подбегает к пню, приваливается, подталкивает пень плечом, помогая трактору. Потом выхватывает из-за пояса топор и яростно рубит вздувшийся над землей корень. Пень, содрогаясь, громко хрустя корнями, полез из земли.

* * *

Иван вечером следующего дня на крыльце Татьяниного дома. Стучится.

Татьяна удивленно отступает, открыв дверь. Она во вчерашнем, туго облегающем платье.

— Таня, здравствуй!

— Забыл чего?

В сени врывается Вовка:

— Ваня! Кормушку или что будем делать?

— Вовке вот птичью кормушку обещал.

— Поздоровался бы сначала.

— Здравствуй, Ваня!

Таня с равнодушной приветливостью рассматривает Ивана.

Он смущенно мнется у порога, как великовозрастный Вовкин приятель. Из-за смущения спрашивает резко:

— Что, Таня, помешал? Так я с Вовкой буду, а ты, пожалуйста, на все четыре стороны.

Она чуть хмурится.

— Не в этом дело. Не обязательно на нас и вечера тратить.

— Не бойся, не на вас. Себя не знаю куда деть.

— Смотри. Если уж так работу ищешь, работай.

Иван с Вовкой у сарая мастерят кормушку.

— Построим мы с тобой кормушку, налетят какие-нибудь птахи, будут с утра до вечера кричать: «Вовка, ты где?»

— Почему птахи, Ваня? Синицы.

— Может, воробьи?

— И воробьи.

Иван вгоняет последний гвоздь, прибивает кормушку к стене сарая.

— Ну вот. Хоть и не гнездо, — Иван насыпает в кормушку семечек, — а птицам на радость. Будут жить и чирикать.

Иван собирается уходить.

— Ваня, так я тебя ждать буду.

— Договорились.

На крыльцо выходит Татьяна, проверяет почтовый ящик.

— Уже пошел?

— Уже.

— Таборову привет.

Иван идет к калитке, оглядывается, хочет что-то сказать, но Татьяны уже нет. Вовка кричит:

— Ваня! Ты завтра придешь, а я живу и чирикаю! — Вовка хохочет.

* * *

Таборов и Иван. Таборов спрашивает:

— Был у Татьяны?

— Кланяется тебе.

— Как она там?

— Не посылай больше к ней никого. Мне нетрудно, и время у меня всегда есть.

— Даже вон как!

— Ты против, что ли?

— А ты почему такой шустрый?

— Ты запомни, мне нетрудно туда ходить.

— Запомнил. Она тебя просила?

— Нет. Сам так решил.

— И что из этого выйдет?

— Не знаю.

— Как мужик мужику. Ходи, конечно, тут не запретишь. Но крепко подумай.

— Подумаю.

— Вопросов нет. Разве что последний: время, значит, пришло?

— Иди-ка ты.

* * *

Вечером Иван опять стучит в Татьянину дверь. Открывает Вовка:

— Ой, Ваня! Ура! — Вовка кидается было на шею, но спохватывается и протягивает руку.

— А я один. Мать ушла, бабушка Тася хворает.

— Понятно. Живешь и чирикаешь. Еще чем занимаешься?

— У окошка сидел, а тебя не видел. На турнике три раза подтянулся — больше расхотелось.

— А мог бы больше-то?

— Запросто.

На столе груда фотографий.

— А это что? — удивился Иван.

— Хотел альбом посмотреть, да рассыпал.

Иван поднимает одну и рассматривает. На фотографии Татьяна снята летом, сидящей в развилке старой березы, и тень живой листвы мешается с листьями сарафанного узора. Татьяна сидит, удерживаясь руками за ветви. Она Смеется. Глаза горячо и счастливо выплескивают, отдают смех тому, кого не видно на фотокарточке.

— Вот это рада человеку.

— Что, Ваня?

— Хорошо как смеется.

Вовка вдруг с гордостью говорит: