Странники у костра - [45]

— Было.

— На тракторе можешь?

— Приходилось.

— Так что же ты? Что стоишь?! Лясы точишь. Иди и работай. Время-то, время — ни секунды не вернешь! — Таборов тихо кричит, с болью и дрожью в голосе, тычет рукавицей в сторону близкой тайги, откуда слышны бензопилы и рев трелевщика.

— С тобой что? Ты чего со мной, как в кино? Артист, что ли?

— Со мной — в норме. Но ты меня должен с одного раза запомнить.

— Ясно. Значит, у тебя прием такой? Чтоб человек разбирался, кто же такой Афанасий Таборов?

— Примерно.

— Тогда учти: я работать приехал, а не о тебе думать.

Иван спускается с насыпи, оглядывается, вступая на просеку: изувеченная тракторами земля, обширная поляна в торосах пней. С двух сторон поляну ограничивают ели да рябины, с третьей — шпалы, свежая насыпь, туша путеукладчика.

* * *

Лесное болотце, выползшее краем своим на просеку.

Иван, Сеня, Петро, Виктор, Николай Филиппович гатят болотце, кладут лежневку. Валят бензопилой лиственницы, сосны, ели, трактором подтягивают деревья к болотцу и сталкивают их в жижу: сначала деревья кладут, что называется, навалом, кое-где скрепляя стальными скобами, и уже потом на это основание настелют продольные бревна, а на них — бревнышки поперек — получится лежневка, этакий бревенчатый мосток через болотце.

За бригадира в этой временной артели — старший по возрасту Николай Филиппович. Он показывает Сене, куда подтаскивать бревна трактором; он лезет в болотце, когда остальные мужики кантуют бревна; то подменяет Петра на бензопиле, то берется за топор.

Работают споро, воистину артельно: редко перекуривают и подолгу спин не разгибают. Но можно заметить, что Иван старается больше всех — он недавний здесь, и надо показать, что появился работник, а не какой-нибудь приживала.

Иван чуть раньше Николая Филипповича лезет в болотце, чуть дольше остальных не выпускает топора, не то чтобы из кожи вон лезет, но выказывает старожилам уважение рабочей неутомимостью и тщательностью.

Николай Филиппович — после третьего или пятого пота — командует с протяжной шутливостью:

— Весла суши-и!

На сухом взгорочке у елового пня стоит фляга с ключевой водой, на фляге черпачок из бересты — кто-то не поленился, согнул на скорую руку ковшичек. Сюда и собирается бригада. Мужики с блаженными вздохами опускаются в рыжеющий земляничник возле пня, снимают каски, утирают лбы. Петро на коленях тянется к фляге, зачерпывает, истово пьет, потом, оттопыривая, тряся влажными губами, выдыхает: «С-сладка!» Снова зачерпывает, передает ковшик Семену. Спрашивает у Николая Филиппыча:

— Ты когда-нибудь боцманом был?

— Кем я только не был! Вспоминать не берусь.

— Не помнишь, не надо. — Петр превратился в этакого водочерпия. Теперь протягивает ковшичек Николаю Филипповичу. — Тогда другое объясни: что это Ваня-новенький, как наскипидаренный, остановиться не может.

Иван, оставшийся на лежневке, вырубает в это время осиновые жерди, ошкуривает их, забивает вдоль лежневки колья, приколачивает к ним жерди — выходят ладные, сияющие влажной белизной перильца. Николай Филиппович пристально молчит, потом отвечает Петру:

— Старается.

Виктор вскакивает, нетерпеливо бежит к Ивану. Возле перилец долго, чтоб все обратили внимание, трет ладонь о штанину:

— Кабы не захватать. Хороши. Ухватисты. — Виктор пробует перильца на прочность. — Ваня, для кого постарался?

— Для тебя. А для других — на память.

— Что же я, поскальзываюсь часто?

— Туда пойдешь, — Иван кивает в сторону поляны, — там клуб будет, ресторан. Назад пойдешь, — Иван кивает в сторону Кары, — там тебя будет жена ждать. Семеро по лавкам. Возвращаться легче с перильцами-то.

— Ваня, я так не люблю. Чтоб тут клуб, а тут жена. Я у Тихого океана собираюсь остановиться.

— Извини, туда перильца тянуть — жердей не хватит.

— Ваня, замысел одобряю. Исполнение тоже. — Виктор, придерживаясь за перильца, изображает манерно идущую женщину. — Будем тут свиданья назначать.

— Стрелочники тут будут ходить, — говорит Семен. — Да и другим прохожим на радость.

— Что-то шибко разговорились. — Николай Филиппович поглядывает на часы. — Мой дед говаривал: брехня силу отнимает… Ты б, Митюшкин, топоры пока поправил. Раз не сидится.

Иван подчищает, поправляет завершающе перильца. Усмехается:

— Я тоже деда своего вспомнил. Дрова, бывало, пилим, дед фуражку козырьком назад повернет, скажет: «Давай, Ванька, передохнем, малость поколем». Колем, колем — аж в глазах рябит, а дед опять: «Давай, Ванька, передохнем, малость потаскаем!» Так с тех пор и не жалуюсь, что делать нечего.

Николай Филиппович смеется первым, этак тихонько, покашливающе.

Иван между тем достает из ящичка в Сенином тракторе напильник, садится на пенек, подложив рукавицы, правит первый топор.

Николай Филиппович вдруг поднимается с травы и, нагибаясь к Виктору, тревожно спрашивает:

— Витька! Да на тебе лица нет! И точечки, точечки!

Виктор отодвигается, тоже с тревогой глядит на Николая Филипповича:

— Какие точечки?

Тот безнадежно качает головой, не отвечает.

— Ну-ка, язык покажи!

Виктор с перепугу вываливает красный, широкий язычище.

— Точно. Так я и думал. Опух от молчанки. Если сейчас не отстрекочешь, точно, подавишься.