Странники у костра - [44]

— Вчера подхожу к одной знатной строительнице. Куда, говорю, деваете часы досуга? Со жгучим интересом на меня посмотрела, но промолчала. Предлагаю, говорю, развлечься и закусить. Опять молчит. Но с большим значением.

— Ошалела. На тебя посмотришь и сразу шалеешь.

— Пойдемте, говорю, провожу. По дороге и разговоримся. Проводи, проводи, а у самой улыбочка — с ног сшибает. Один, говорит, проводил, выпросил. Я в удивлении… Бюллетень, говорит, выпросил. Какие, говорю, шутки у вас старые.

— Так, так. — Петро ерзает на сиденье. — Старые, значит, говоришь? А она?

— Для старых, говорит, петухов зачем новые придумывать? Спрашиваю, а как муж к вашим шуткам относится? Он, говорит, тоже выпросил, теперь в бегах. То ли ГЭС строит, то ли ЛЭП. А я, говорит, соломенная вдова. Ну, я заоглядывался. У нас, говорю, Сеня — передовик по соломенным вдовам. Зову Сеню…

Неожиданно серьезным, каким-то отсыревшим, простуженным баском проговорил Сеня:

— Кончай, Витька. Верещишь, как кедровка, в ушах щекотно. И баб — сколько раз тебе говорил — не трогай, ни уха ни рыла ты в них не смыслишь. Неужели по-человечески нельзя, без кобелиного зуда? При мне чтоб этого не было, да и без меня — тоже. А меня Нина Федоровна ждет, пацанка ждет, мне им еще в глаза смотреть. Так что кончай.

Виктор, изображая притворное смущение, ежится, корчит умильно-благостную рожу. Петро, вроде бы с сочувствием, вставляет:

— Совершенно правильно, Сеня, все должно быть по-человечески. Вот еще бы знать, как она там ждет, как память хранит…

Сеня с ленивой серьезностью грозит:

— Шею сверну, узнаешь.

Петро спрашивает:

— Ваня, а ты как к нам собрался?

— Услышал, поехал.

— А что услышал-то?

— Погода у вас все время хорошая.

— А где раньше был?

— Там уж нет. Вот в передовики лечу определяться.

— Ваня, я обидчивый. С открытой душой спрашиваю, а ты темнишь.

Возникает ленивый Сенин бас:

— Это у тебя душа открытая? Амбарный замок на ней, и ключ заржавел. Что пристал к человеку?

— Свои теперь люди, Сеня. Темнить вроде ни к чему.

— Ну, конечно, свои. Мы с тобой год как вместе, а я до сих пор не знаю: женат ты, нет?

— А зачем тебе, Сеня? О твоей Нине Федоровне вся трасса слышала, а моя личная жизнь во мраке. Женат не женат, а человек скромный.

— Вот и выходит, что темнила — ты, а не он.

Петро всегда злится на Сеню, всегда они начинают ругаться, все уже к этому привыкли, но Иван — новенький и не хочет, чтобы из-за него горел сыр-бор.

— Да я, ребята, как отслужил, так все еду и еду. Вечный дембиль теперь.

Сеня наклоняется к иллюминатору:

— А вот и наша Кара. Добро пожаловать. Слышь, Ваня?

Вертолет приближается к большому таежному селу: дома из лиственничных бревен, тротуары из плах, выделяются двухэтажные, тоже из бревен, больница и школа, за селом просматривается база строителей дороги. За стареньким, буквой «П», клубом высится огромная скала, на ее фоне гигантские буквы: «ПЬИВЕТ ПЕРВОПРОХОДЦАМ!» — буква «Р» в слове «привет» упала, превратившись в мягкий знак. Иван повторяет:

— Пьивет, пьивет. Сдуло ее, что ли?

Отвечает со вздохом Сеня:

— Сдует. Тут ветры с таким напором — не разогнешься.

— А что, поправить некому?

— Поправлял один… Сорвался оттуда — и с концом.

— Кран бы подогнали. С подвеской.

— Все краны давно вперед ушли, на главный ход.

* * *

Бревенчатая изба с шестами антенн, в ней аэродромные службы и аэровокзал. У билетной стойки Татьяна и старуха эвенка в национальном халате и расшитых бисером гурумах, сапогах из оленьей шкуры. Старуха, видимо, прилетела на АН-2, стоящем возле аэровокзала. Татьяна читает бумажку, протянутую старухой, что-то отвечает. Старуха оттягивает платок от уха, тычет в него: говори, мол, громче. Татьяна кричит:

— Завтра ваш самолет!.. Как, где спать? Сейчас, что ли?.. Ах, устала. Хорошо, бабушка, сейчас устрою!

Татьяна берет старуху под руку, ведет ее за служебную перегородку. Старуха вдруг вывертывается из рук Татьяны. Семенит к выходу на поле. Татьяна задерживает ее, опять кричит:

— Принесем ваш мешок! Никуда не денется!

Уводит старуху.

Иван с новыми товарищами проходили мимо, когда Татьяна вела старуху. Сеня, Виктор, Петро приветственно подняли руки, Татьяна сдержанно ответила улыбкой и чуть приподнятой рукой.

Иван, за компанию, тоже помахал Татьяне, этак машинально-невнимательно.

* * *

Звучный, прозрачный августовский день; как бы порознь отдельные слышны голоса, шаги, урчанье моторов. Иван потихоньку идет по Каре, вертит головой, рассматривая село, запоминая его, приостанавливается под молодым кедром и дружески похлопывает по стволу — тоже знакомится.

Иван о чем-то спрашивает встречных, все машут в сторону путеукладчика, поднявшего звено рельсов со шпалами за околицей Кары. Иван по шпалам идет к путеукладчику. Таборов проверяет, хорошо ли уложен путь — тяжело подпрыгивает на шпалах, пробует, не прогибаются ли рельсы.

Сует Ивану короткопалую, жесткую ладонь.

— Таборов, Афанасий. — Берет бумагу из отдела кадров, не читая, прячет в карман. — Где бывал, что видел?

— Нефтепромысел, ГЭСы, три полевых сезона в Забайкалье.

— Сейчас откуда?

— С курорта.

— Кантуешься, значит.

— Заслуженно отдыхал.

— Топор держал?