Вскоре она обнаружила его. Он лежал за колючим кустарником, к которому крепился с помощью своих переплетавшихся усиков. Тело его сократилось до минимума, став пустым мешком, но глаза его блестели и он мог говорить на пронзительном языке своего народа, который, как она уже знала, был мелодичным.
— Пусть моя радость передастся тебе! Я и не надеялся уж, что ты вернешься. Здесь так одиноко. — При последнем слове он вздрогнул. Аураниды не могли долго выдерживать одиночества, находясь вне Роя. Несколько ксенологов полагали, что сознание у них было скорее коллективным, чем индивидуальным. Янника отбросила эту мысль, считая, что ее можно применить по отношению к другим видам, обнаруженным в некоторых районах Дальнего. У А’и’ача была своя собственная душа!
Она опустилась на одно колено.
— Как ты? — Она не могла передавать звуки его языка лучше, чем он сам английскую речь, но научился ее интерпретировать.
— Мне не так плохо, особенно сейчас, когда ты рядом. Я потерял кровь и газ, но раны затянулись. Ослабев, я устроился на дереве, пока не ушли Звери. Тем временем поднялся ветер. Я подумал, оценив свое состояние, что лучше никуда не трогаться. И все же я не мог оставаться на дереве, меня могло унести ветром прочь. Поэтому я выпустил остатки газа и опустился в это убежище.
За этим простым объяснением скрывалось намного больше.
Точный смысл был передан лаконично и стоически, но отнюдь не то, что скрывалось за ним. А’и’ачу требовался по крайней мере день, чтобы срегенерировать достаточное количество водорода для подъема: сколько точно — это зависело от того, сколько пищи сможет он достать, будучи в этом своем бедственном состоянии… если только прежде его не обнаружат плотоядные, что было весьма вероятно. Янника представила себе, какие же мучения, страх и храбрость должны были нахлынуть на нее, надень она на себя свой шлем.
Она понесла в своих руках это дряблое создание. Весил он совсем ничего. На ощупь А’и’ач казался теплым и шелковистым. Он помогал ей насколько мог. Но при этом часть его волочилась по земле, что должно было доставлять ему боль.
Затаскивая его в самолет, ей пришлось, с еще большей грубостью обращаясь с ним, волочить его за складки кожи. Свободного пространства вполне хватало, и он практично разместился сзади. После его стона, ничего особенного не произнося, скорее как бы извиняясь, она запела ему. Он не знал древних земных слов, но ему понравилась мелодия, и он понял, что она имеет в виду.
Самолет был оборудован основными медицинскими средствами для оказания помощи туземцам, и она использовала их. Раны А’и’ача оказались неглубокими, поскольку своими размерами едва ли он был больше сумки; однако же эта сумка была разорвана в нескольких местах и, хотя проводилось самолечение, в полете раны могли открыться, если только он не получит подкрепление. Применяя местные анестезические средства и антибиотики — ей многое было известно о медеанской биохимии, — она зашила открытые раны.
— Ну вот, теперь ты можешь отдохнуть, — произнесла она, уставшая, вспотевшая и шатающаяся, закончив с этой работой. — Позже я сделаю инъекцию газа, и ты сможешь тут же подняться вверх и улететь, если пожелаешь. Однако, мне кажется, для нас обоих было бы более мудрым подождать окончания этого урагана.
«Мы в трудном положении здесь», — простонал бы человек.
— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, но… А’и’ач, позволь, я надену свой шлем. — Она указала на него. — Он соединит наши души, как это бывало и раньше. И, возможно, уберет из твоего разума безутешность. А на таком коротком расстоянии, давая нам новую информацию… — Ее пронзила дрожь. — Что же мы могли не заметить?
— Хорошо, — согласился он. — Нам, может быть, понравится этот уникальный опыт. — Концепция открытия нового, когда его самого спасают, была незнакома ему… но его поиски удовольствий были далеко от гедонизма.
С горячим желанием, несмотря на слабость, она передвинулась на свое сиденье и протянула руку к приборам. И именно в этот момент загудел радиотелефон, всегда настроенный на стандартную рабочую волну, чтобы напомнить о себе.
На востоке, рядом с близким, озаряемой молниями стеной шторма на севере, сиял Арго. А ниже нависали облака, уже сейчас замутненные краснотой и сумраком. Завывал ветер. Самолет Хью кренился и подпрыгивал. Несмотря на обогреватель, холод проникал сквозь небосклон, словно приносимый светом звезд и лун.
— Ян, ты здесь? — позвал он. — С тобой все в порядке?
— Хью, это ты, дорогой? — В ее голосе чувствовалось облегчение.
— Да, конечно же, а кто, черт побери, ты думала, это может быть? Я проснулся, прослушал твое послание и… С тобой все в порядке?
— Совершенно. Но я не осмеливаюсь взлететь в такую погоду. И ты не должен предпринимать попыток садиться, сейчас это слишком опасно. Но ты также не должен и оставаться. Дорогой, rostomily, уходи!
— Мольба Иуды, милая, как я могу! Скажи мне, что случилось?
Она объяснила. В конце он кивнул головой, которая все еще слегка трещала после выпивки, несмотря на принятые болеутоляющие таблетки.
— Превосходно, — сказал он. — Ты дождешься, пока воздух не успокоится, накачаешь воздухом своего друга и отправишься домой. — Мысль, что с ним обходятся, как с ребенком, уязвила его. — М-м-м, вот что интересно. Ты не думаешь, что можно спуститься вниз в это ущелье и найти связное устройство Эракоум? Ты ведь знаешь, как мало этих приборов. — Он сделал паузу. — Я думаю, будет уж слишком просить его забросать ее землей.
