Страна возможностей - [21]

Обычно за стойкой стоит другой бармен, Денис, низкий парень с дредами. Он тут работает уже миллион лет, до этого он миллион лет наливал в другом баре. Он часто тормозит, потому что глотает какие-то таблетки, а в остальные моменты рассказывает о мотоцикле, который хочет купить, но все никак не купит. Из раза в раз. Но сегодня тут наливает Дима, веселый, но опасный. Перед ним я стараюсь не косячить, потому что он большой и занимается боксом. Разозлится — и вырубит меня, кто его знает?

Но все равно из наших барменов он мне нравился больше всех, потому что был простой и не был обдолбан за работой.

Пять утра, делать нечего. Я завариваю себе кофе и закуриваю. Тут часто нечего делать, кроме как курить, и часто я возвращаюсь домой, провонявший табаком насквозь. Эту одежду я кладу в отдельный пакет и на следующий день надеваю снова. К бармену подваливает охранник и просит сделать чай в пластиковом стаканчике. Видимо, ему под утро стало некого шпынять, и он заскучал.

— Короче, у пацанов знакомых бизнес, они бар открыли на карьере, ну такой, знаешь, простой: пиво, коктейли там разные для баб, — начал бармен, — и дела вообще заебись идут, скоро окупятся, я в долю войду и вообще свалю отсюдова, ха-ха.

Страж порядка гыгыкнул в ответ: «Заебись».

— Ну и вот, короче, приходят к ним в бар иногда бляди разные, так они им в бухло клофелин добавляют, ха-ха, прикинь. Ну и тащат их в кусты потом, камыши, на карьере же, и ебут как могут, пока силы не кончатся. Уже не знают, куда вставить этим блядям, ха-ха. А наутро бабы просыпаются в камышах и не помнят ничего.

Охранник, как воспитанный человек, поддержал собеседника и посмеялся в ответ.

— Охуенно, — говорит, — так и надо шлюхам этим.

Я допиваю кофе, ставлю чашку Алику в раковину и иду работать, еще столы за ушедшими протирать. Еще пара часов, и я иду забирать свои деньги у начальника. Его каморка обклеена плакатами разных дурацких групп, что выступали тут: «Мельница», «Калинов мост», какие-то рэперы. На столе пустая тарелка, на которой я принес ему роллы два часа назад. Имбирь давно засох.

— Унеси это, а? Столы протер?

— Угу.

— Ладно, держи, — протянул он тысячу. — Когда теперь будешь?

— У меня зачет завтра, так что послезавтра только.

— Бывай.

На танцполе прыгает и дергается всего один парень, наверняка его еще под чем-то держит. Последний трек играет только для него, а диджей будто и не устал. Я прощаюсь с охраной и выхожу на холодную улицу. Падает снег, и все еще темно. По дороге до метро ни одной живой души, проезжают редкие троллейбусы, и только вывески круглосуточных аптек освещают мой путь.

В метро прихожу к самому открытию, захожу вместе с бездомными, еще пьяными тусовщиками и теми, кто уже спешит на работу. Сонный мент отпирает дверь, и метро проглатывает меня вместе с остальными пассажирами. Бодрый голос просит докладывать о подозрительных и плохо одетых людях, но ведь это я и есть: красные отрешенные глаза с мешками, одежда в пятнах. Эскалатор спускает все ниже, вниз, и вот я уже трясусь в вагоне, засыпаю, роняя голову. Женщина в рваных колготках и смятых туфлях пилит ногти, пыль от них оседает на ногах, летит на других пассажиров. Пилит и нервно озирается. Она подсаживается к людям и что-то просит у них, показывает бумаги, свой паспорт, рассказывает истории и о чем-то просит у них, показывает бумаги, свой паспорт, рассказывает истории и о чем-то просит. Пассажиры не смотрят на нее, будто ничего не происходит.

— Извините, молодой человек… — обращается она ко мне.

— Я выхожу.

Куда она едет в шесть утра?..

Еще один переход, еще один эскалатор. Медленно еду, глаза слипаются. Хочется прийти домой, уснуть, но тут раздаются сверху, в переходе между ветками, крики, хлопки, я поднимаю голову и вижу лежащее тело, но тут эскалатор опускает меня ниже, и переход пропадает из виду. «Нет, там все нормально, разберутся и без меня, к чему геройствовать», — думаю я, но тут же поднимаюсь обратно. В луже крови, не в силах пошевелить ни телом, ни сломанной челюстью, мычит парень, но нельзя сказать, сколько ему лет — лицо в крови. Лежит рядом телефон в кровавых отпечатках. Все произошло так быстро, и так сильно его отделали.

— Боже, — говорю, — ты как, мужик? Лежи, я позову людей.

В кабинке у эскалаторов спит бабка.

— Эй, — стучу ей в стекло, — открывайте!

— Что?

— Там… там человек, весь в крови!

— Где?

— Наверху, в переходе!

— По камерам ничего не вижу…

— И тем не менее он там.

Она лениво поднимает трубку.

— Позовите наряд, тут человека, говорят, избили. Лежит, да? Да, лежит, говорят. Пусть наряд придет, да.

Я вбегаю по эскалатору, и парень все еще лежит. Люди спешат на работу и стараются обходить стороной, бросают взгляды и тут же уводят головы в сторону. Спать мне больше не хочется. Трогать его страшно — боюсь доломать что еще не совсем сломано. Ко мне подходят несколько парней.

— Охренеть, что тут случилось?

— Когда я пришел, он уже таким был.

— Слышь, друг, — говорит ему один из компании, — ты как, соображаешь, говорить можешь?

Тело на полу промычало и пустило струйку крови изо рта.

— А ты ментов вызвал?

— Уже минут десять как жду.