Страна возможностей - [20]
— Это же рэп, как танцевать под него?
— Ну, остальные же танцуют.
— Они руками трясут и жопой.
— Ну и ты бы потряс, чего тебе. Тебе здесь хорошо, весело?
— В целом да.
— Так танцуй, ну! Танцуй!
Его женщина глупо смотрела на меня и улыбалась. Злости в его голосе не было, но вот настойчивость — да.
— Слушайте, — собрал я волю в кулак, — я тут работаю вообще-то, мне не до танцев.
— Работаешь? Официант, что ли? О-о-о, брат, тогда принеси текилы нам, сдачу себе оставь, ага? Три рюмки.
Сдачи получилось рублей сто. Я донес, стараясь не растрясти, рюмки через тесную толпу и поставил перед ним на столик, а сто рублей сунул в карман. Шило со сцены начал читать «Куртец». Застучали жирные биты, толпа заорала в экстазе. Мы чокнулись, выпили, женщина хихикнула и закурила, мы все закурили, я расслабился и закачался в такт. Серьезному бизнесмену это явно пришлось по душе.
— О-о-о, ну заебись же, да? Слушай, вот ты же понимаешь, они вот все танцуют под это, а я ведь все это, про что они поют, своими глазами видел. Для меня это особенный кайф. Вот эти все спортивки, пацаны, бумеры — все это было у меня.
— Могу только представить. Я никогда в бумере не сидел.
— Тогда, — всплеснул он руками, цепь блеснула в темноте, — щас поедем кататься и бухать, погнали с нами!
— Меня тут еще ночная смена ждет.
— Ты, братан, даешь. Вечно хочешь на дядю работать?
Передо мной стоял и обнимал женщину человек, который вряд ли хоть раз в жизни работал на дядю. На пахана — да, но на дядю — никогда. В его глазах каждый, кто работает на начальника, — терпила, неудачник и вообще не пацан. И вряд ли этот мужик думает о том, что если бы не те, кто работают на дядю, то нес бы он себе сейчас свою сраную текилу сам, жлоб вонючий.
— А я здесь ненадолго задержусь, — сказал я, принес еще две текилы и ушел убираться в зале, пробираясь через пьяных, обдолбанных и просто невменяемых. На ковре под ногами хрустело битое стекло и тлели окурки сигарет. Через полчаса концерт закончился, музыканты попрощались и ушли за сцену допивать свой виски. Мужик спустил свою женщину со стула, застегнул на голом теле куртку и ушел. Наверное, кататься на бумере и тусить, как обещал.
Посетители ушли, оставив после себя разгром. «Кровосток» сменился фоновой легкой электроникой, и унылая светомузыка освещала в танцзале уборщицу таджичку, собиравшую шваброй в кучу стаканы, окурки и дырявые пластиковые бутылки. В воздухе стоял пар от вспотевшей толпы, что сейчас стояла у входа и делала выбор между метро и такси. В моем зале остался всего один мужик с полупустой бутылкой «Егермайстера». Он жестом подозвал меня к себе.
— Родной, я тебя очень прошу: бармен ушел, но ты можешь две рюмки дать? Мы с тобой вместе выпьем.
— Раз ты так хочешь.
Я поставил две рюмки на липкую от пива стойку, он налил до краев.
— Ну, и за что пьем?
— Давай за женщин, а? От меня моя ушла, но я их все равно всех люблю, понимаешь, да? Эх.
Мы опрокинули рюмки, поморщились. Он еще что-то говорил, но я не слушал. В итоге охрана попросила уйти и его. Я прибрался, протер столы и рассчитался. Попрощавшись с охраной и начальством, я распахнул дверь и вышел на свежий воздух. «Я тут ненадолго задержусь», — вспомнил свои слова и сам не поверил.
И проработал там еще почти год.
Еще одна ночь без сна. Одну тысячу за вечернюю смену я получил, значит, осталось пережить ночь и получить другую. Обычно в ночную смену время с полуночи до трех идет быстро, а потом снова замедляется. Люди пьют, курят, танцуют и блюют в туалетах, а ты, словно в замедленной съемке, пробираешься через них, собирая стаканы, окурки, салфетки и липкие трубочки от коктейлей.
Стучит по ушам плохое техно, люди мерцают в лучах прожекторов, лица расплываются, но для меня время идет очень, очень медленно. Я понимаю, что заказов этой ночью уже не будет, поднимаюсь на кухню и ложусь на запачканном диване. На часах четыре утра. Тлеющий в пепельнице окурок — видимо, оставленный Толиком, потому что запах очень тяжелый, — дымит прямо в нос. Дверь еле сдерживает звуки электроники, и я проваливаюсь в тяжелый, мутный сон.
Просыпаюсь через полчаса с тяжелым телом и мутной головой. В дверях стоит начальник и хитро улыбается.
Он давно хочет меня прогнать, потому что я увиливаю от работы и не улыбаюсь клиентам, но меня некем заменить.
— Будешь спать — денег не получишь. Внизу столы все завалены, разбери.
Я кое-как спускаюсь, голова трещит, люди смотрят на меня, улыбаются, что-то просят, но я не обращаю внимания или отсылаю к бармену. Ему вообще хоть бы что, он на спидах и почти не спит. Расталкивая людей, я собираю со столов стаканы и складываю в раковину. Их моет наш посудомойщик Алик. У него что-то не в порядке с головой, он улыбается, как дурачок, и говорит детским голосом.
Алик живет в этом клубе и выходит на улицу, только чтобы вынести мусор. Недавно он глубоко порезал руку осколком бокала, и управляющий увез его, охающего, в травмпункт. Потом Алик долго ничего не делал и отнекивался от работы, показывая обмотанную руку.
Мою бокалы, чашки, ложки. То есть не мою — ополаскиваю под водой, во рту дымит сигарета. По стойке стучит девушка, показывает жестом: подкури. Я стучу по карманам, ища зажигалку, но не могу найти. Наклоняюсь к ней, подставляю к ее тонкой сигаретке свою, показываю жестом: затягивайся, надувай щеки. Она затягивается, и происходит невиданное для нее чудо: сигарета зажглась, задымилась. Презрительно посмотрев на меня, плебея, она ушла на танцпол.
Автору книги, которую вы держите в руках, сейчас двадцать два года. Роман «Прощай, рыжий кот» Мати Унт написал еще школьником; впервые роман вышел отдельной книжкой в издании школьного альманаха «Типа-тапа» и сразу стал популярным в Эстонии. Написанное Мати Унтом привлекает молодой свежестью восприятия, непосредственностью и откровенностью. Это исповедь современного нам юноши, где определенно говорится, какие человеческие ценности он готов защищать и что считает неприемлемым, чем дорожит в своих товарищах и каким хочет быть сам.
Роман о хирургах и хирургии. О работе, стремлениях и своем месте. Том единственном, где ты свой. Или своя. Даже, если это забытая богом деревня в Сомали. Нигде больше ты уже не сможешь найти себя. И сказать: — Я — военно-полевой хирург. Или: — Это — мой дом.
Да выйдет Афродита из волн морских. Рожденная из крови и семени Урана, восстанет из белой пены. И пойдет по этому миру в поисках любви. Любви среди людей…
Книга Алекпера Алиева «Артуш и Заур», рассказывающая историю любви между азербайджанцем и армянином и их разлуки из-за карабхского конфликта, была издана тиражом 500 экземпляров. За месяц было продано 150 книг.В интервью Русской службе Би-би-си автор романа отметил, что это рекордный тираж для Азербайджана. «Это смешно, но это хороший тираж для нечитающего Азербайджана. Такого в Азербайджане не было уже двадцать лет», — рассказал Алиев, добавив, что 150 проданных экземпляров — это тоже большой успех.Книга стала предметом бурного обсуждения в Азербайджане.
Уже почти полгода Эльза находится в коме после несчастного случая в горах. Врачи и близкие не понимают, что она осознает, где находится, и слышит все, что говорят вокруг, но не в состоянии дать им знать об этом. Тибо в этой же больнице навещает брата, который сел за руль пьяным и стал виновником смерти двух девочек-подростков. Однажды Тибо по ошибке попадает в палату Эльзы и от ее друзей и родственников узнает подробности того, что с ней произошло. Тибо начинает регулярно навещать Эльзу и рассказывать ей о своей жизни.
В юности Луду пережила психологическую травму. С годами она пришла в себя, но боязнь открытых пространств осталась с ней навсегда. Даже в магазин она ходит с огромным черным зонтом, отгораживаясь им от внешнего мира. После того как сестра вышла замуж и уехала в Анголу, Луду тоже покидает родную Португалию, чтобы осесть в Африке. Она не подозревает, что ее ждет. Когда в Анголе начинается революция, Луанду охватывают беспорядки. Оставшись одна, Луду предпринимает единственный шаг, который может защитить ее от ужаса внешнего мира: она замуровывает дверь в свое жилище.