Страна поднимается - [18]

Нуп сидел, глядя на сына, и сокрушался. Дядюшка Хо учил получше обрабатывать землю, есть досыта — иначе француза не одолеть. Видно, плохо возделал я поле, не исполнил наказа дядюшки Хо. А он услышит, что деревня Конгхоа голодает, — очень небось огорчится. И ведь целых четыре делянки расчистил в этом году. Но небо послало дожди до срока. Тут уж ничего не поделаешь. Можно было бы пораньше начать работы, опередить дожди, да старцы деревенские не велят. Мол, нарушим сроки, и небо нашлет моровое поветрие. Так теперь вот небо послало голод. Как тут быть?

Сам Нуп ел одни лишь дикие овощи да ростки бамбука. Пусть Лиеу и мать варят себе рис да едят, сдобрив пеплом. Ему ли бояться голода. Но он тревожился: не пришлось бы голодать Лиеу с матерью и маленькому Хэ Ру.

— Ладно, — сказал он, — как ни крути, а надо подкормить Гипа. Нам, того и гляди, с французом воевать, нельзя, чтобы люди помирали с голоду. Через денек-другой схожу в лес, накопаю клубней май, овощей диких соберу — чем не еда.

— А почему ты не поговоришь с Типом? — спросила мать. — Пусть сам нароет клубней, овощей соберет и ест.

— Изголодался он, где уж тут по лесам ходить. Вот подкормим его, скоро и сам пойдет в лес. Научу клубни копать.

Нуп отнес Гипу четыре горшка с зерном…

А голод день ото дня все усиливался. В деревне по целым дням ни души. Соседи — все до единого — собьются по трое, по четверо и уходят в лес искать клубни май, дикие овощи, съедобные листья. В прежние годы голод еще можно было выносить. Но нынче, без соли, вся эта зелень не лезет в горло. Да и ближайший лес оскудел: едва ли не все клубни вырыты из земли, овощи, листья съедобные сорваны. Изволь теперь отправляйся в дальние леса, да и там, бывает, нечего взять, кроме зеленых побегов бамбука.

Рис в доме у Нупа — запаса его должно было хватить на два месяца — через месяц почти иссяк, ведь он делился зерном не только с Гипом, но и с другими голодными, помогал малым детям. А тут еще мать наелась с голоду лесных трав и едва не померла. Лиеу, голодной, ослабевшей, невмочь стало даже носить за спиною сына. А он все плакал и плакал…

Но вот что больше всего тревожило Нупа: молодые парни, ослабев от голода, и вовсе не ходят в лес искать пищу; давно пустует караульная вышка на вершине горы. И пришлось Нупу со старым Па весь остаток своего риса отдать голодным парням. А те, набравшись сил, снова стали обходить дозором луки-самострелы, частоколы, камнемет. На караульную вышку Нуп взбирался теперь самолично и сидел там весь день, наблюдая, не подходит ли оттуда француз. Маленький Тун — он очень привязался к Нупу — тоже карабкался на гору и усаживался на вышке. Так и сидели они рядышком и глядели вниз, туда, где у подножия, поблескивая на солнце, змеилась речка Датхоа.

— Вон там была раньше наша деревня, — Нуп указывал пальцем на лежавшую у подножия низину. — Видишь? Там, где зеленеет тростник.

— А когда мы вернемся туда? — спрашивал Тун.

— Когда станем посильней, чем сейчас… Да, ждать еще долго, Тун.

* * *

В двенадцатом месяце хлынули проливные дожди. Деревья падают и падают в лесу, из-за валежника не стало ни троп, ни дорог. Ручей, сбившись с пути, неприглядный и мутный, скачет с уступа на уступ. Дни стоят ненастные. Набедренные повязки парней, юбки у девушек истрепались вконец. Вот и приходится парням стягивать волокнами лиан свои повязки, чтоб ветер вовсе не изодрал и не унес их. Девушки тоже латают волокнами лиан лохмотья юбок, но они все одно расползаются, и при ходьбе изволь ладонью прикрывать дыры спереди и сзади. Девушки, нашедшие суженых, парни, влюбленные в девушек, не смеют встречаться друг с дружкой, стыдясь надетой на них рвани. Нет ни единой иглы, а без них как починить платье. Прежде, чтобы купить иглы, ходили к киням вниз, на равнину; теперь туда ходу нет, не стало и игл.

А дождь все льет, и ветер не унимается.

Откуда ни возьмись нагрянули лютые холода. Лица людей посинели от стужи. У малых детей даже дух занимало, чтоб отогреть их, жгли огонь в очагах. Каково было Нупу видеть все это! Он отыскал старого Шунга и спросил:

— Скажите, дядюшка, ведь когда-то, давным-давно, люди бана носили одежду?

— Ясное дело.

— Но чем ее шили?

Старый Шунг думал очень долго. Потом встал, шагнул в угол комнаты, долго шарил там, наконец достал кусок стальной проволоки длиною в пядь и поднес поближе к огню.

— Когда-то люди бана затачивали один конец ее на камне, а в другом пробивали ушко. Вдевай себе нитку и шей.

— Ушко-то чем пробивали?

Прикрыв глаза, старый Шунг задумался:

— Чем пробивали, говоришь?..

Оп снова подошел к очагу и принялся разгребать золу, перебирая ее пальцами, пока не извлек на свет маленькое шило.

— Только ведь, Нуп, и раньше во всей деревне лишь один умелец мастерил иглы. Дело-то больно мудреное. А сам он давно умер.

— Как же нам быть?

Долго размышлял Нуп. Потом взял старого Шунга за руку.

— Ничего, дядюшка, осилим. Сделаем.

— Кто сделает? Кто?

— Да я сам возьмусь. Попробую. Поможете завтра мне, ладно?

— Э-э… — заколебался старик. — Ты попробуй, а я, так и быть, погляжу. Но говорю наперед: дело мудреное, трудное.

На другой день старый Шунг с Нупом от зари до зари пробивали ушко в отрезке проволоки чуть побольше мизинца; а вся раздобытая ими проволока была длиною с две широко распростертых руки. Но, как бы там ни было, к вечеру оказалась готова первая игла.