Сто страшных историй - [54]

– Впервые вижу, – отрезала Ран.

Ситуация до омерзения напоминала комическую сценку «Обманутый жених и гулящая невеста». Хижина с ее скромным пространством была тесна для нашей компании, когда мы посетили Кимифусу в первый раз. Сейчас, несмотря на то, что прибавилась одна Ран, теснота болезненно мучила меня. Мне было невтерпеж оставаться рядом с отшельником. Хотелось наружу, на свежий воздух.

Когда я не понимаю, что происходит, мне нечем дышать.

– Кто же вы? – спросил я. – Если не Кимифуса, то кто?

– Кёкутэй! – завопил он. Из глаз его брызнули слезы, на щеках вспыхнули красные пятна. – Я Кёкутэй, сын Хисаси, старосты деревни Макацу!

Ран охнула, зажала рот ладонями и выскочила за дверь. Я слышал, как ее тошнит в паре шагов от порога. Все слышали, но сделали вид, что оглохли.

– Ран! – кричал отшельник. – Вернись! Подтверди, что это я!

Старый настоятель вышел вперед.

– Если за вас не надо молиться, – произнес он, не обращая внимания на вопли отшельника, – то может быть, вы позволите помочь вам другим способом?

2 Мечта людоеда Кимифусы

– Это невероятно, – сказал святой Иссэн. – Я впервые о таком слышу.

Я кивнул:

– Я тоже. Даже предположить не мог…

– Теперь это ваше дело, Рэйден-сан. Не уверен, что тут поможет молитва. Разве что совет? Но со стыдом признаю́сь, что совета у меня нет.

– Мое дело, – пробормотал я. – Это уж точно.

И добавил в сердцах, громче, чем следовало:

– Ну что нам стоило пройти мимо, а?!

Если верить сбивчивому рассказу Кёкутэя, оказавшегося в теле людоеда-отшельника Кимифусы – его с детства мучила редкая болезнь. Чаще обычного он становился вялым, испытывал слабость или сонливость, не сразу понимал, что к нему обращаются или чего-то от него хотят. Родители, а позднее жена, тщательно следили, чтобы их сын и муж не проводил много времени на открытом солнце, особенно тогда, когда погода не только жаркая, но и влажная. К счастью, как уже говорилось, на Эдзоти в году семнадцать солнечных дней.

Также Кёкутэй избегал хмельного – даже в праздники! – старался пить много воды и высыпа́ться в достаточной степени, чтобы не чувствовать себя утомленным.

Кстати, о сне.

Пять или шесть раз Кёкутэй засыпал крепче, чем это свойственно обычному человеку. Крепче и дольше: на целый день, а то и на два. По рассказам родных, дыхание его оставалось ровным, мышцы расслабленными, а веки изредка вздрагивали. Его удавалось кормить, о чем сам Кёкутэй не помнил, но жена утверждала, что он жевал, пускай без особой охоты, а также самостоятельно глотал.

Прошлым летом сон Кёкутэя напугал всю семью. Проснувшись, молодой человек узнал, что пролежал двое суток в полной неподвижности, никак не отзываясь на вопли обеспокоенной жены и предложения пищи или воды. Он не извергал нечистоты, не мочился, не пытался пошевелиться. Сердцебиение практически угасло, прощупывалось с трудом, кожа стала бледной и холодной. В отчаянии отец полоснул сына ножом по руке, надеясь, что боль приведет несчастного в сознание.

Этого не случилось. Видимо, Кёкутэй не ощутил боли.

И вот он уснул снова.

– Семья решила, что он умер, – с грустью произнес святой Иссэн. – Ран, подойди, прошу тебя! Сколько длилось состояние Кёкутэя, прежде чем в Макацу признали его смерть?

– Больше семи дней, – ответила Ран. – Мамоко сказала, что он окоченел.

– Мамоко?

– Его жена.

Подошла она, гордо вскинув голову и всем своим видом показывая, что вовсе не подслушивала наш разговор, а просто прогуливалась неподалеку от хижины. Мы с настоятелем тоже беседовали снаружи, возле импровизированной коновязи. Мерина я разгрузил, давая животному отдохнуть. Поклажу занес в хижину – судя по всему, Кимифуса или Кёкутэй, как бы отшельника ни звали, не был расположен к воровству.

Да и Широно остался в хижине: если что, приглядит.

– Когда бы не Кимифуса, – произнес я, ужасаясь собственным словам, – семья Дадзай похоронила бы сына заживо. Никто не разубедил бы их в том, что Кёкутэй – мертвец.

– Никто, – согласился монах. – Если даже дзикининки счел его мертвецом, годным в пищу…

Ран зажала рот ладонями. Я ждал, что она снова убежит в кусты, но ничего, обошлось. Девушка побледнела так, что стала похожа на актера, злоупотребляющего белилами. Одни глаза жили на этом лице, горели черным огнем.

Хвала небесам, подумал я, хоть за ружье не хватается.

Солнце село за горы. Еще не стемнело окончательно, но вечер торопился превратиться в ночь. Похолодало, я зябко ежился, притоптывал ногами. Прислушивался: из хижины не доносилось ни звука, даже рыдания смолкли. Кажется, Широно что-то спросил, но ему не ответили.

– Итак, – я размышлял вслух, – дзикининки, подчиняясь своей отвратительной природе, стал пожирать мертвеца. Мертвец, как нам теперь известно, оказался живым. Признаться, я отметил гримасу ужаса на его лице – но счел, что это зубы людоеда так исковеркали черты бедняги. Значит, дзикининки убил его, сам того не желая. Стоит ли удивляться дальнейшему?

– Не стоит, – согласился Иссэн.

– А что случилось? – спросила Ран. – Дальнейшее – это что?

Пережитый кошмар притупил ее способность делать выводы. А может, я настолько привык иметь дело с перерожденцами и сложными обстоятельствами новых воплощений, что забыл, каково это: впервые столкнуться с душой, занявшей чужое тело.