Сто страшных историй - [52]

О ночном происшествии не вспоминали.

Если честно, я ожидал, что проявления горя жителями деревни, в первую очередь семьей покойного, будут иными. Какими? Ну, более резкими, что ли, более трагичными. Ведь бедняга Кёкутэй не просто умер во цвете лет – его сожрали самым противоестественным образом. Но люди вокруг горевали так же, как на любых других похоронах, словно ночью не случилось ничего особенного. Чувства крестьян были притуплены от природы, да и визит дзикининки был для них делом обычным.

Макацу привыкла хоронить объедки.

Широно показывал монаху жестами, что готов в любой момент разместить его у себя за спиной. В конце концов, молиться можно и с удобствами, позволительными для людей почтенного возраста! Иссэн делал вид, что не замечает приглашения. Я не вмешивался, понимая, что сейчас старика не остановит и молния, ударив в землю у его ног.

Кладбище располагалось в двух третях часа[33] ходьбы от деревни, на живописном склоне, густо поросшем ирисами и розовым мхом. За могилами, как я понял, здесь ухаживали с самой похвальной заботой, не в пример большинству городских мест захоронения. Во время погребального обряда и освящения таблички с посмертным именем покойника я отошел к зарослям местного тиса, который на Эдзоти больше напоминал кустарник, нежели дерево. Втайне я надеялся, что Ран подойдет ко мне и мы продолжим разговор. Хотелось смягчить наши отношения после вчерашнего беспричинного скандала. Куда там! Она в мою сторону и не глядела. Если Ран и бросала взгляды, так на Широно – и я предпочел бы, чтобы она никогда в жизни не одарила меня таким злобным вниманием.

Слуга сносил это с полнейшим равнодушием. Впрочем, равнодушие было показным – в конце концов Широно отошел к кривой сосне и прислонился плечом к стволу. В тот же миг Ран потеряла его из виду, отчего настроение моей невесты, и без того скверное, ухудшилось вдесятеро. Если бы она сейчас все-таки подошла ко мне, я бы, пожалуй, сбежал.

Когда мы возвращались в деревню, я старался держаться от Ран подальше.

В Макацу мы без промедлений собрались в обратный путь. Ради приличий староста предложил нам задержаться на день-другой и погостить. Было видно, что он искренне надеется на наш отказ – и мы не подвели. Ран, по-прежнему одетая как юноша, была готова выступить в любой момент. Во всяком случае, она не возражала против этого. Имущество Ран тоже было подготовлено к дальней дороге семьей опекунов. Когда поклажу и припасы начали грузить на мерина, я понял, что в Хакодате мне придется идти пешком.

Бедная скотина не вынесла бы еще и всадника.

Последней каплей, исчерпавшей мое терпение, явилось громоздкое хинава-дзю – фитильное ружье, тщательно завернутое в холстину, оказалось в числе приданого. Я хотел возразить, потребовать, чтобы эта штуковина осталась в деревне, объяснить, что в Акаяме ей суждено зря пылиться в кладовке – и решил не рисковать здоровьем, навлекая на себя гнев Ран.

Предложи ей кто выбор между ружьем и женихом – я не сомневался в итоговом решении.

Старому настоятелю пытались заплатить за службу на похоронах. Старик отказался наотрез. Широно принял его к себе на плечи, обмотал банным полотенцем – и мы двинулись в путь. Перед выездом я предпринял попытку взять в деревне запасную лошадь, с тем, чтобы оплатить аренду и оставить лошадь в Хакодате. Получив вежливый отказ, я готов был купить проклятую лошадь с потрохами – и выяснил, что лошадей в Макацу нет. Если местным доводилось пахать землю или запрягать животных в телеги – они пользовались тягловой силой трех тощих коров и одного бычка, тоже не выглядевшего силачом.

Староста выписал Ран подорожную. Для этого ему пришлось воспользоваться бумагой, тушью и кистью из котомки Широно – своих «сокровищ кабинета» в Макацу не было. В моей грамоте секретарь Окада указал цель поездки – «отправился за невестой с согласия родителей и дозволения службы». Я не ожидал лишних вопросов или проверок на заставах, особенно в присутствии монаха.

– Я хотел, – сказал святой Иссэн, когда мы в достаточной степени удалились от деревни, – посмертно рукоположить несчастного Кёкутэя в монашество, по обычаю школы Сото-сю. Это облегчает превращение духа усопшего в предка, в особенности если ты был крестьянином.

«В особенности если ты умер молодым, – звучало в его словах, – а после смерти часть твоей плоти употребил в пищу страдающий людоед.»

– Сыном самурая, – поправил я.

– Пусть так, – согласился старик. – Не знаю, что меня удержало. Такое впечатление, что мне запретили это делать. Знать бы еще, не сам ли я вообразил этот странный запрет!

– Может, лучше рукоположить в монашество Кимифусу? – предложил я. – Вдруг это умерит его тягу к мертвечине?

Старик вздохнул:

– Ваши решения оригинальны, Рэйден-сан. Они настолько оригинальны, что я временами даже и не знаю, следовать им или бежать от них на край света.

Я прикусил язык. Что я еще мог сделать?

Хижину Кимифусы мы увидели до заката. Повезло, наверное. А может, не повезло – я был уверен, что в первый раз мы набрели на хижину совсем в другом месте. Если честно, я надеялся, что мы пройдем мимо и двинемся дальше, избежав встречи с плотоядным отшельником, но нет – его место обитания выпрыгнуло нам навстречу, как хищник, поджидавший добычу в засаде.