Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - [42]

В начале осеннего семестра я переезжаю в квартиру Джерри в Джесмонде. Меган с несколькими подругами снимает квартиру в паре километров от меня. Мы не живем вместе, но студенты колледжа считают нас парой.

Опасность нежелательной беременности никогда нас не оставляет. Каждый месяц мы переживаем период томительного ожидания. Безопасный секс и презервативы – это не для нас, мы живем в состоянии счастливого сексуального фатализма, а я слишком хочу трахаться, чтобы хоть чуть подстраивать свои желания под женский менструальный цикл. Но когда ее цикл сбивается на неделю и Меган утром мутит, мы думаем, что дни нашей свободы сочтены. Она ложится в кровать, а я ухожу в колледж, и лекции становятся нечленораздельным бормотанием на фоне разыгрывающейся в голове драмы: «У нас будут ребенок, мы поженимся. Я найду работу, и все будет хорошо».

В тот вечер у меня выступление – вместе со старым пианистом и барабанщиком я играю на танцах. Оба склонившиеся над своими инструментами музыканта уже намного старше пенсионного возраста. У пианиста пучок серебряных, «детских» волос аккуратно зачесан от левого уха через темечко на правую сторону лысого, блестящего и покрытого старческими пигментными пятнами черепа. На голове барабанщика темный и густой парик, который настолько сильно входит в контраст с его бледной кожей, что кажется, будто на его голове свернулась кошка. За исключением еле заметных шевелений пальцев и кистей, оба выглядят совершенно неподвижными. Кажется, что беззубый восьмидесятилетний старец за барабанной установкой взбивает щеточками яйцо и от любого другого, более активного движения его хватит кондратий, а пианист наигрывает мелодии часового попурри вальсов, фокстротов и квикстепов. Правой рукой пианист подает едва заметный сигнал о том, как изменится ключ. Если следующим ключом будет соль мажор, то он поднимает один иссохший палец, чтобы обозначить повышение на полтона. Если он поднимает два пальца, мы играем в ключе ре, три пальца – ля, и так далее. Бемольную тональность он обозначает, показывая одним пальцем в пол для нот фа, двумя – для си мажор, тремя…

Больше никакой коммуникации между нами не происходит. Я должен узнать мелодию в течение двух тактов и подстроиться до следующего изменения тональности. Наверное, эти старики играли в неизменном порядке одни и те же композиции начиная с 1930-х годов. Я слушаю с напряжением вора, взламывающего замок сейфа, стараясь угадать изменения гармонии до того, как они произойдут. Это очень непростая задача.

Через час мы удаляемся за сцену на перерыв. Музыканты молча едят принесенные с собой бутерброды. Мне кажется, что у них ничего не менялось год за годом, десятилетие за десятилетием, они играли одни и те же мелодии в одном и том же ключе, носили все те же смокинги одно выступление за другим. Я боюсь спросить, что стало с их басистом, потому что подозреваю, что он мог умереть. С одной стороны, я чувствую, что мне сделали одолжение и я учусь древнему искусству у мастеров, а с другой – не могу понять, зачем я здесь оказался и почему не провожу время с людьми моего возраста.

После перерыва мы снова выходим на сцену, и пары танцующих в яркой обуви плывут по паркетному полу. Подобные танцы неизменно заканчиваются композициями Bradford Barn Dance, Hokey Cokey и под самый занавес – вальсом. Я упаковываю свой инструмент, и пианист передает мне две мятые банкноты по пять фунтов и скрипит как старая дверь: «Ты нормально поспевал, но все же стоит выучить изменения мелодии в Stella by Starlight». Барабанщик поправляет свой парик, показывает мне поднятый вверх большой палец и беззубо улыбается. Я возвращаюсь в город. В моем кармане лежат две банкноты, и я размышляю о том, смогу ли с такими заработками содержать семью и обречен ли я до гроба играть на подобных мероприятиях. Меня передергивает от одной этой мысли, и я думаю о бедной и больной Меган. Как мне жить дальше?

По пути назад я проезжаю кольцевую транспортную развязку в конце Коуст-роуд. Дело происходит в марте, и весь островок в центре кругового движения покрыт нарциссами. Я нарезаю два круга вокруг островка, и в моей голове складывается план. Я паркуюсь на улице поблизости. Раннее утро, вокруг никого нет. Я осматриваюсь, не вижу полицейских и перехожу дорогу к островку.

Через полчаса я вхожу в квартиру Меган и медленно открываю дверь ее спальни. В руках у меня огромный букет нарциссов, освещающих комнату желтым светом. Меган начинает плакать, и я тоже лью слезы. На следующий день мы понимаем, что нас пронесло – она не забеременела. Мы чувствуем облегчение, смешанное с невысказанным сожалением.

Не существует ни одной «официальной» фотографии группы Phoenix Jazzmen по той причине, что никто никогда не дал бы нам работу за наш внешний вид. Весной 1973 года по выходным я начинаю играть в составе этого коллектива. На сцене мы выступаем в одинаковых костюмах, состоящих из розовой нейлоновой рубашки и серых штанов. Я играю на басу, мне двадцать один год, и я самый неопытный член группы. Руководитель ансамбля и тромбонист Гордон Соломон даст мне прозвище Стинг.