Стихотворения. Рассказы. Пьесы - [13]

Что по сравнению с этим значило бы: тебя нет?

О, Фаллада, висишь ты! Перевод Арк. Штейнберга

^{10}

Я волок мой полок из последней силы,

До Франкфуртер Алле дополз едва,

Закружилась моя голова,

Ну и слабость! — я подумал, — о, боже!

Шаг или два — я свалюсь полудохлый и хилый;

Тут я грохнулся оземь всеми костьми, через десять минут, не позже.

Едва со мной приключилось это

 (Извозчик пошел искать телефон), —

Голодные люди с разных сторон

Хлынули из домов, дабы урвать хоть фунт моей плоти.

Мясо живое срезали они со скелета.

Но я же еще дышу! Что ж вы смерти моей не подождете!

Я знавал их прежде — здешних людей. Они сами

Приносили мне средство от мух, сухари и сольцу,

И наказывали ломовику-подлецу,

Чтоб со мной по-людски обращался жестокий возница.

Нынче они мне враги, а ведь раньше мы были друзьями.

Что же с ними стряслось? Как могли они так страшно перемениться?

Не пойму я — в силу каких событий

Исказились они? Я себе задаю вопрос:

Что за холод прошиб их, что за мороз

Простудил их насквозь? Озверели, что ли, от стужи?

Поскорей помогите же им, поспешите,

А не то такое вас ждет, что даже в бреду не придумаешь хуже.

1920

Календарные стихи Перевод Д. Самойлова

Хоть и вправду снег разъел мне кожу

И до красноты я солнцем продублен.

Говорят, что не узнать меня, ну что же!

Кончилась зима — другой сезон.

На камнях спокойно он разлегся,

Грязь и тина на башке растут,

Звезды, что начищены до лоска,

Знать не знают, толст он или худ.

Вообще созвездья знают мало,

Например, что он изрядно стар.

И луна черна и худощава стала.

Он продрог на солнце и устал.

Ах, на пальцах черных толстый ноготь,

Лебедь мой, не стриг он и берег,

Отпускал, не позволяя трогать.

Лишь просторный надевал сапог.

Он сидел на солнышке немного,

В полдень фразу он произносил,

Вечером легчало, слава богу,

По ночам он спал, лишившись сил.

Как-то хлынула вода, зверье лесное

Исчезало в нем, а он все жрал,

Воздух жрал и все съестное.

И увял.

1922

Баллада о старухе Перевод Д. Самойлова

^{11}

В понедельник стало полегче старой,

И всем на диво она поднялась.

Грипп ей казался небесной карой.

Она с осени высохла и извелась.

Два дня ее не отпускала рвота.

Она встала буквально как снег бела.

Продукты в запасе, но есть неохота.

И она один только кофе пила.

Теперь она выкрутилась. Рановато

Петь над нею за упокой.

От своего орехового серванта

Она не спешила — вон он какой,

Пускай червяк в нем завелся, а все же

Старинная вещь. О чем говорить!

Она его жалела. Спаси его, боже.

И стала еще раз варенье варить.

И она купила новую челюсть.

Когда есть зубы, иначе жуешь.

К ночи, когда себе спать постелешь,

Их в кофейную чашку уютно кладешь.

Письмо от детей ее не волнует,

Но о них она будет бога просить.

А сама еще с богом перезимует.

И черное платье еще можно носить.

1922

Мария Перевод Д. Самойлова

^{12}

В ночь ее первых родов

Стояла стужа. Но после

Она совершенно забыла

Про холод, про дымную печку в убогом сарае.

Про то, что она задыхалась, когда отходил послед.

Но главное — позабыла она чувство стыда,

Свойственное беднякам:

Стыд, что ты не одна.

Именно потому это стало казаться в позднейшие годы большим торжеством,

Со всем, что подобает.

Пастухи прекратили свои пересуды.

Позже, в истории, стали они королями.

Студеный ветер

Стал ангельским пением,

А от дыры в потолке, сквозь которую дуло снаружи,

Осталась звезда, глядевшая вниз.

Все это

Исходило от лика сына ее, который был легок,

Любил, когда пели,

Приглашал к себе бедняков,

И привычку имел жить среди королей

И ночью видеть звезду над собой.

1922

Рождественская легенда Перевод Д. Самойлова

^{13}

1

В рождественский вечер холод лют,

И мы сидим здесь, бедный люд,

Сидим в холодной конуре,

Где ветер, словно на дворе.

Войди, Иисусе, на нас взгляни,

Ты очень нам нужен в такие дни.

2

Сидим кружком и ждем зари,

Как басурмане и дикари.

Снег ломит кости, как болесть,

Снег хочет к нам в нутро залезть.

Войди к нам, снег, без лишних слов:

Не для тебя небесный кров.

3

Мы нынче гоним самогон,

И он горяч, как сам огонь,

Нам станет легче и теплей.

Гуляет зверь среди полей.

Войди к нам и ты, бездомный зверь,

У нас для всех открыта дверь.

4

Лохмотья сунем мы в очаг,

Огонь согреет нас, бедняг,

Но только эта ночь пройдет,

Нам руки холодом сведет.

Входи к нам ветер, уже рассвет,

Ведь и у тебя отчизны нет.

1923

На смерть преступника Перевод Д. Самойлова

1

Слышу я: скончался тот преступник.

И когда совсем закоченел он,

Оттащили в «погреб без приступок»,

И осталось все, как прежде, в целом:

Умер только лишь один преступник,

А не все, кто занят мокрым делом.

2

Мы освободились от бандита,

Слышу я, и не нужна здесь жалость,

Ведь немало было им убито.

Ничего добавить не осталось.

Нет на свете этого бандита.

Впрочем, знаю: много их осталось.

Я ничего не имею против Александра Перевод В. Куприянова

Тимур^{14}, я слышал, приложил немало усилий, чтобы завоевать мир.

Мне его не понять:

Чуть-чуть водки — и мира как не бывало.

Я ничего не имею против Александра^{15}.

Только

Я встречал и таких людей,

Что казалось весьма удивительным,

Весьма достойным вашего удивления,

Как они

Вообще живы.

Великие люди выделяют слишком много пота.

Все это доказывает лишь одно:

Что они не могли оставаться одни,

Курить,

Пить

И так далее.

Они были, наверное, слишком убоги,