Стихотворения. Поэмы - [36]

Газету как раз

выгружают с машины.

А что там сегодня

на третьей странице,

Еще никому

не известно в столице.

А я хоть и знаю

от строчки до строчки,

Но скромно молчу,

продвигаясь в цепочке.

Хотя эта скромность —

признаться ли в том? —

Она мне дается

с немалым трудом.

Давно я немолод,

но, странное дело,

В одном остаюсь я

парнишкой всецело,

Тем самым, что где-то,

далеко отсюда,

Впервые познал

это сладкое чудо —

Увидеть свой вымысел,

скрытно рожденный,

Печатными буквами

вдруг утвержденный

И распространенный,

объявленный разом

С уборочной сводкой,

Верховным указом,

Ученой статьей

и последнею самой

Парижской ли,

лондонской там телеграммой,

Итоговым счетом

футбольных работ…

Но что это? Нет?

Или номер не тот?

Уже впереди

развернули газету,

На третьей странице —

стихов моих нету.

Да, так-таки нету.

И сердце упало…

А люди вокруг —

как ни в чем не бывало:

Тот прячет газету

в портфель для утехи —

В служебное время

прочесть без помехи;

А этой серьезной,

порывистой тете —

Ей некогда будет

читать на работе,—

Она, как и многие,

мигом, на месте,

Срывает верхушки

последних известий,

Себя сберегая

для нынешних дел…

Зачем же я новые

брюки надел?..

И чувство вины,

и стыда, и просчета

Меня охватило.

Какого же черта!..

Как будто свой поезд

прохлопав ушами,

Остался дурак

на перроне в пижаме:

За поездом, что ли,

бежать ему вслед?

Он думал, что едет,

а вышло, что нет…

Какого же черта!..

Ведь ночью недавней

Звонил мне редактор,

не просто, а главный.

Я к трубке приникнул —

не часто такое,—

И слышу: — Простите,

что вас беспокою.

Хоть службу ночную

мы сами несем,

Но знаем, как дорог

ваш творческий сон.—

И против обычных

редакторских правил

С удачей меня

троектратно поздравил.

Мол, знаете сами,

не мастер хвалить я,

Но это в поэзии —

просто событье.

Этап. И ступень.

И значительный шаг…

Слова эти

так и горели в ушах.

Хотя, если вспомнить,—

я с первой минуты

Почуял, что главный

подводит к чему-то;

И вот уже вывел

на самую кромку,

Внизу для меня

подстеливши соломку:

— Печатаем, как же!

За мелочью дело…—

И трубка в руке

у меня запотела.

Я слышу, как главный

закашлял неловко:

— Вы знаете, все-таки…

эта концовка…

Прочтите-ка сами —

не слева направо,

А справа налево:

двусмысленно, право…

Мой голос дрожит

от обиды и гнева:

— Простите, зачем же

мне справа налево

Читать эти строчки,

размысливши здраво,

Когда полагается —

слева направо?

— Конечно, конечно,—

и главный согласен,

Что смысл, если так,

безупречен и ясен.

— Но мы о читателе

думать должны.

(Как будто читатель —

он прибыл с луны!)

Мол, этот вопрос —

он возник мимоходом,

Поскольку мы тут

совещались с народом.

Я диву даюсь:

ну зачем он мне врет?

Какой там сейчас

в кабинете народ!

И мне ли не знать,

что на самом-то деле

Народ по ночам

пребывает в постели.

А тот, что на вахте

иль в смене ночной,

Он занят своею

задачей прямой.

Но именно данную

часть разговора

Я как-то из памяти

выпустил скоро.

А то, что я в трубке

услышал сначала,

В душе моей внятно

и сладко звучало:

«Печатаем, как же!

За мелочью дело…»

Но мелочь, я думал,

сама отлетела…

И утром поднялся,

доволен и светел,

И новыми брюками

дату отметил.

И бодрой походкой

на улицу вышел,

А как обернулось —

рассказано выше…

Но утро есть утро,

и день — это дело.

Москва поднялась,

зашумела, запела,

Затмилась пыльцой

и дымком зачадила,

Но жизни полна,

величава на диво!..

Досада моя

рассосалась помалу.

К столу! — как другие к станку

иль штурвалу.

К труду! — и забудь

в горделивом терпенье

Про все те «этапы»,

«шаги» и «ступени».

Но строки души

и любви не лукавой

Пиши, как положено,—

слева направо.

И помни в работе,

единой со всеми,

Что главный редактор —

великое время,—

Не в далях иных,

за посмертной страницей,

А время, что нынче —

в селе и в столице.

И ты не считай,

что, родившись в сорочке,

Ему не обязан

от строчки до строчки.

Обязан кругом —

и завидной планидой,

И славой своей,

и минучей обидой.

Оно и обиду

по чести рассудит,

А если не вдруг,

так тебя не убудет.

Не так ты уж беден

и в нынешнем разе:

Не все на прилавке,

а есть и на базе!..

Ах, время, родное,

великое время,

Солгу по расчету —

лупи меня в темя!

А если подчас

оступлюсь ненароком

Учи меня мудрым

уроком-упреком.

Приму его сердцем,

учту его честно,

В строю не замедлю

занять свое место.

Когда я с тобою,

мне все по плечу,

Ты скажешь —

я горы тебе сворочу.

1957–1959

«Не хожен путь…»

Не хожен путь

И не прост подъем,

Но будь ты большим иль малым.

А только — вперед,

За бегущим днем,

Как за огневым валом,

За ним, за ним,—

Не тебе одному

Бедой грозит передышка,—

За валом огня.

И плотней к нему.

Сробел и отстал —

Крышка!

Такая служба твоя, поэт,

И весь ты в ней без остатка.

— А страшно все же?

— Еще бы — нет!

И страшно порой.

Да — сладко!

1959

«Жить бы мне век соловьем-одиночкой…»

Жить бы мне век соловьем-одиночкой

В этом краю травянистых дорог,

Звонко выщелкивать строчку за строчкой,

Циклы стихов заготавливать впрок.

О разнотравье лугов непримятых.

Зорях пастушьих, угодьях грибных.

О лесниках-добряках бородатых.

О родниках и вечерних закатах.

Девичьих косах и росах ночных…

Жить бы да петь в заповеднике этом,

От многолюдных дорог в стороне,

Малым, недальним довольствуясь эхом —

Вот оно, счастье. Да, жаль, не по мне.

Сердцу иному причастно всецело,

Словно с рожденья кому подряжен

Браться с душой за нелегкое дело,

Биться, беситься и лезть на рожон.

И поспевать, надрываясь до страсти,