Стихотворения и поэмы - [45]

Отсекли головы до плеч

И пух пустили курий.

Так, завернувшись все в плащи,

Мы сдали груз в Бешире,

Консервы, стекла, мыло,

Соль, рис, спички,

Мы сдали груз в Бешире.

Мы плыли, плыли всё вперед

Сквозь перекаты всех пород,

Сквозь мели в желтом жире,

И мы смеялись: «Вот поход!»

Такой речонки поищи —

Единственная в мире.

1930

125. ПРОЩАНИЕ С ОМАЧОМ

Седой туркмен, сожженный солнцем юга,

Прощается с истертым омачом:

«Ты отойдешь ненужным гостем в угол.

Ты, одряхлев, остался ни при чем.

Тебя почтит ночного ветра скрежет,

Но шум молвы в другую песнь ушел —

Машинный плуг родную землю взрежет

От волн Аму до каракумских волн.

Не о тебе расскажут у колодца,

Ты жил, как раб, ленивой простотой.

В груди машин живое сердце бьется

Туркмении пустынно-золотой».

Сказал омач:

                    «Не оставляй средь гула

Меня лежать в твоих машин дыму.

Не дай мне гнить среди твоих аулов!

Я, как басмач, пустыню подыму,

Я стану волком, пламенем, бедою,

Как астрагал — меня охватит ложь.

Я не хочу! Я сыт своей судьбою,

И я прошу покорно: уничтожь.

Сожги мое истасканное тело,

Испепели и острием серпа

Развей меня, чтоб мной не завладела,

Как знаменем твоих врагов, толпа».

1930

126. ПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ

Обычной тенью входит день.

Одежда та же: тесен ворот —

Попробуй возьми его, переодень,

Скажи, что меняешь обычай и город.

Он будет выть, от страха седой,

Вопьется ногтями, от крика устав,

Он будет грозить нищетой и бедой,

Он выложит все счета.

Но, как пересохший табак, распыли

Привычки — сбеги с этажей,

Увидишь, как пляшут колени земли,

Какая улыбка у ней.

А может быть, ярость? А может —

Одно дуновенье ресниц далеко

Тебя заведет, чудесами изгложет,

Оставит навек чудаком?

Соглашайся немедля! Из дому

Задумано бегство. Ведь надо же знать,

Как люди живут и жуют по-другому,

Как падает заново слов крутизна.

Как бродят народы, пасясь на приволье.

Как золотом жира потеет базар,

Как дышит — ну, скажем, за Каспием, что ли, —

Менялы тучней черноглазый фазан.

Чтоб с надоевших, постылых подножий

Вся жизнь поднялась бы не степью с утра —

Горой, где бы каждый уступ непохож был

На тот, каким он казался вчера,

Чтоб в горле гуляло крупнейшею, дрожью:

«Мы родственны снова. Дай руку, гора!»

1926

127. ФИНИНСПЕКТОР В БУХАРЕ

Не облако зноя,

Не дым из харчевни чудесной

Летит кишлаками, листвой вырезною,

Бахчами, канавами, лесом.

И облако это, красуясь подробно,

Зудит удилами и песни поет —

То сам фининспектор султаноподобный

Из лёссовой пыли вихри вьет.

На учете — ковры, пшеница, сад,

В квитанциях, словно луна,

Восходит, желтея, налога цена

Десятками лун подряд.

Он знает, который из толстых не рад

Топтанью его скакуна.

Он видит, как ложью цветет старшина

И сколько наплел и налгал он спьяна.

Он помнит, как нужно коня раскачать

Навстречу клинкам басмача.

На севере дождь заладил полет

И льет, облысев, отупев;

Тщедушный чиновник бумагой скребет,

Как мышь, за конторку присев.

Он ввек не узнает, что письменных троп

Кончается пулей в пустыне галоп,

Что можно баланс перекинуть иначе —

Высокою аркой ветвей карагачьих.

Что слать извещенья — пустая затея,

Когда по ущельям обвалы густеют.

Что дальний его туркестанский собрат

Теснинам и высям устроил парад.

Не тигр из тугая плескает клыком,

Куском полосатой ноги,

То сам фининспектор в галопе легко

Играет конем дорогим.

Джигит раздирает запекшийся рот,

Ведет к Самарканду дорог поворот.

Какое убранство! Небо какое!

Огонь, тополя, купола!

Он скачет туда, где лежит на покое

Тимур — Хромец Тамерлан.

Бросив джигиту камчу на лету,

Идет инспектор на ту высоту.

Гробница Тимура в нефритной красе,

И здесь говорит он, молчанье рассея:

«Лишь винт в колесе я,

Всегда на весу, —

Я честно служу своему колесу,

Катаюсь с ним вместе дугою,

Вот ты — это дело другое!»

Восходит могильный рев старика:

«Бока отлежал я. На что мне века!

Могила на что дорогая?

Мне — сыну Амир-Тарагая?

Я на землю ярой горой налег,

Я жал ее необычайно —

С Китая я выжал, как губку, налог

Ручными драконами, чаем.

Сколько земель у меня собралось

Дохода звонкого ради,

В одном лишь Багдаде убыток понес:

Людей не осталось в Багдаде.

Я взвесил приход и расход мировой,

И нету копейки со мною:

Я — гол, с лошадиною схож головой,

Вот ты — это дело иное…»

Не облако зноя,

Не ветер великий весною,

То мчится инспектор, трубку сосет,

Топчет ковер тишины,

Как будто луна с небывалых высот

Упала в доход казны.

1926

128. ШАКАЛ

1

Ходят пчелы на ручей

За водой студеной; пчелы

Под шатром карагачей

Словно новоселы.

Бабочки вьются,

Как желтые блюдца.

Ты ли, арча, недостойна парчи?

Что есть на свете тусклее арчи?

Муравьиный мускул мал,

Но лежит в труде долина,

Муравей бревно поймал

Всей ватагой муравьиной.

Это малое бревно

Я растер бы меж ладоней,

Но для них оно одно —

Знак работы неуклонной.

Как одеяло цветное,

Долина купается в зное.

Словно гончарня над глиной,

Так трудится в зное долина.

Я покидаю пчел водопой,

Падай, вода! Перепел, пой!

2

Где разветвляется хобот ущелья,

Камни обвалом порвало,

Где, точно клейма, наклеены щели,

Там увидал я шакала.

Там он стоял, размышляя ушами,

Один — без детей, без жены;

Были глаза его, как камышами,

Вздыбленной шерстью окружены.

Я-то ведь знаю, кто он такой,

Как он меняет лица,

Как он плутует и серой рукой

В наши дома стучится.

Это неверно, что лишь пустынь