Стихотворения и поэмы. Т. II - [5]

Незримый воздух, выцветший и влажный.

Не шелохнется свет. Душа озарена

Немеркнущим, огромным ореолом.

Она сейчас перед Тобой, она

Цветет сейчас перед Твоим престолом.

Что делать мне, когда и в этот миг

Ночного, высочайшего свиданья,

Понятен мне лишь огненный язык

Земной любви и боли, и страданья…

1934

«Всю жизнь, томясь иносказаньем…»

Всю жизнь, томясь иносказаньем,

Искать достойные слова

И знать, что только ожиданьем

Душа залетная жива.

Да, так, в тот миг, когда я буду

Ступать на грань высоких слов,

Когда и я поверю чуду

Как бы осуществленных снов,

Когда забыв докучной крови

Слепой, однообразный шум,

Я отражу в последнем слове

Всю боль земных и цепких дум,

Я вдруг увижу, что пред Богом

Высокая ничтожна речь,

Что там, за неземным порогом,

Земное совестно беречь.

1934

ИЗ СБОРНИКА «ОСТРОВ» (1937)

«Я сплю. Пустой трамвай качается…» [5]

Семену Луцкому

Я сплю. Пустой трамвай качается,

Бежит по рельсам темнота.

Ко мне сквозь стекла нагибается

К лицу — ночная нагота.

Не знаю — головокружение,

Мерещится, иль вправду так,

Но стерто с окон отражение

И, как доска, — зеркальный мрак.

И я сквозь этот мир вещественный

Трамвайной жесткой трескотни

Несу в себе мой ветр божественный

И прометеевы огни.

Чем резче бестолочь железная,

Чем чище мертвое стекло,

Тем ярче в сердце бесполезное,

Божественное ремесло.

1933

«Перекликаются над морем маяки…»

Перекликаются над морем маяки,

Раскинув руки, небо обнимают,

Но все никак рука руки

В летейском мраке не поймает.

Лишь где-то там, уже не луч, а тень луча

С невидимой соединится тенью, —

Как бы крылатого плеча

Крылатое прикосновенье.

Да, так и нам всю жизнь скользить, моя душа,

И тех же самых облаков касаться,

Чтоб лишь по смерти, отдышав,

С тобой — впервые — повстречаться.

1930

«Легчайших облаков колеблется, струится…»

Легчайших облаков колеблется, струится

Чешуйчатая сеть.

Ночной играет воздух, как большая птица,

И хочет улететь.

Но приросли к земле расправленные крылья,

И тишина в ночи.

Вот-вот, еще одно, еще одно усилье,

И, распустив лучи,

Звезда моя в крыле раскрытом загорится.

А там, спеша за ней,

Уснувших душ сияющая вереница

Взлетит в кольце огней.

1930

«Крылатых звезд я не коснусь рукою…»

Крылатых звезд я не коснусь рукою —

Они летят и умирают.

И трупы их, расставшись с пустотою,

В огне неощутимо исчезают.

Для них смертелен косный воздух мира,

Их след бесплотен и некрепок.

Что можешь ты, взыскующая лира?

Сгорает слово, истлевает слепок.

1928

«Распадается слово, встречаясь с другими словами…»

Распадается слово, встречаясь с другими словами.

Погибают, коснувшись друг друга, летучие звезды.

В этом мире пролег между счастьем и нами

Ядовитого знанья расплывчатый воздух.

Да, я знаю, мы тоже сгорим и растаем,

Мы погибнем, случайно коснувшись друг друга.

На одно лишь мгновенье мы в мраке небес просияем

И погаснем, душа моя, муза, земная подруга.

1933

«Мы собирали раковины. Ветер…»

Мы собирали раковины. Ветер

Шуршал песком. Волна лиловой розой

Вздымалась и, теряя лепестки,

У наших ног внезапно увядала.

Ты протянула руку. В ней лежала

Еще живая желтая звезда.

Ее душил неумолимый воздух,

Сухой песок прилип к ее лучам.

Над нами, рассекая серый воздух,

Взлетела чайка и пропала — там.

Звезда подумала: должно быть это

Душа воды покинула моря.

И вдруг сквозь тучи водопадом света

К лучам звезды низринулась заря.

1929

«Лепестками развенчанной розы…»

Лепестками развенчанной розы,

Чередою мгновенных зарниц

Непослушные, милые слезы

Из-под милых слетают ресниц.

Разве можно прикрыться любовью?

Если на пол уронишь звезду,

Всей своею бесплотною кровью

Изойдешь и растаешь в бреду.

Никому не доверено счастье

Разделенья страданий и мук —

В холодеющем воздухе страсти,

В размыканьи не сцепленных рук.

Оттого, что заведомо ложно

И преступно поют соловьи,

Оттого, что всегда безнадежно

Отлучение нас от любви.

«Не руки, а звезды. Пять нежных лучей…»

Не руки, а звезды. Пять нежных лучей,

Пять пальцев, сияющих в комнатном мраке, —

И розовый выем ладони твоей,

Как поднятый вверх, угасающий факел.

Глаза — эти розы в завоях ресниц,

В ночи озаренные черной росою,

Бессмертные сестры небесных зарниц,

Открытые в жизнь — и в любовь — темнотою.

Не двинется воздух — он молча лежит,

И он у тебя на груди отдыхает, —

И кажется мне, что за окнами черный гранит,

Как звезды, как розы — дрожа и дыша — расцветает.

Musee de Cluny («Что было за окном? Должно быть, небо…»)

О.А.

Что было за окном? Должно быть, небо,

Но здесь, у нас, в музейной тишине,

Смешалось все земное — явь и небыль,

Оставшись ясным лишь тебе и мне.

Фарфоровых цветов прозрачный голос —

И медленно в средневековой мгле

Огромным счастьем души раскололись

И проросли — как семена в земле.

1933

Трубка («Горит табак, сияет тление…»)

Горит табак, сияет тление,

Мерцает розовый зрачок,

И медленно сквозь полупение

Развертывается дымок.

Нагревшись, тело деревянное,

Дыханью уст моих внемля,

Цветет звездой благоуханною

На полом кончике стебля.

Душа моя, твое сияние

И твой восторг, весна и грусть, —

Как трубка, ты живешь дыханием

Тебе чужих и милых уст.

1933

У часовщика («Он повертел в руках часы…») [6]

Он повертел в руках часы,

Он колдовал, он тронул стрелки,

Очаровательной безделки

Он нежные раскрыл красы.

Спала спиральная пружина,

Зубчатый мир не шелестел,