Стихотворения и поэмы. Т. II - [3]

Вдыхаем свет иноплеменный

И видим ангельскую твердь.

Так осенью из мертвой бездны

Живая падает звезда

И, отсияв во мгле железной,

Вновь пропадает без следа.

«Да, не дает мне покоя…»

Да, не дает мне покоя

Лампа, зажженная мной.

Вечером снова нас двое,

Сердце, мой недруг, с тобой.

Снова два страшно унылых,

Страшно бесцельных огня. —

Кто по ночам побудил их

Жить в ожидании дня?

Жжет двуязыкое пламя.

Испепеленная мгла

Снова простерла над нами

В небе два смертных крыла.

«Охапка хвороста сгорит дотла…»

Охапка хвороста сгорит дотла,

Вновь зарубцуется, срастется мгла.

Над плоским миром непотребный сон

В развернутый упрется небосклон.

Мы будем спать и спать, и только спать,

Без сновидений сон — какая благодать!

Но задушевный огнь еще горит,

Еще нам наша жизнь, пеняя, мстит,

Прозрачных искр воздушный фейерверк

Еще не вовсе в темноте померк.

Промышленной мечте наперекор

Еще горит возлюбленный костер.

«Переступив за жизнь, за край природы…»

Переступив за жизнь, за край природы,

Разъединясь с землей,

В суровый край твоей свободы

Вступая, Боже мой,

Душа, еще разъятая, томима

Всей суетой сует,

Над нею веют крылья серафима

И поглощают свет.

И дымно-нежным веяньем объята,

Она дрожит, звеня,

И вверх, к Тебе, по плоскости покатой

Она влечет меня,

И я, еще живой, вступаю

В горящие поля

И медленно иду по огненному краю,

По острию огня,

Еще храня избыток смертной страсти,

Еще, как зверь, дыша,

Пока не прорастет высоким счастьем —

Звездой — моя душа.

«Отверженным созданьем Бога…»

Отверженным созданьем Бога

По краю розы — гусеницей — мне

Ползти, пока мое немного

Не успокоится в просторном сне.

В тенетах шелковых волокон

Умрет, как человек, и вновь, скорбя,

Найдет мой безобразный кокон

Сквозь смерть — преображенного себя.

И над уродом окрыленным,

Тесня сиянье семиструнных лир,

Восстанет облаком зеленым

Все тот же плоский гусеничный мир.

«И я болел очарованьем…»

И я болел очарованьем.

Крылатый воздух мне мешал

Дышать и жить земным страданьем

И счастьем сердце оскорблял.

Но я, очистясь от свободы

И от лазурной высоты,

Ярмом мучительной природы

Поработил мои мечты.

Как чешуя листвы зимою,

Шуршал перегоревший свет —

Испепеленный темнотою

Иного мирозданья след.

Да, в нашем муравьином мире

Я исцелен от слепоты.

Чем надо мною небо шире,

Тем резче солнце нищеты.

«Не все ль равно, какая твердь над нами…»

Не все ль равно, какая твердь над нами

Когда душа с душой не говорит,

Когда, пренебрегая небесами,

Любовь кощунствует и Бог молчит.

В окне желтеют листья винограда,

И перед смертью бабочка летит

Туда, где солнце над оградой сада

Тончайшей паутиною горит.

На что мне мудрость моего незнанья?

Пернатые сияют небеса,

Сама природа в час коронованья

Соединить не может наши голоса.

Подобно крыльям, облака всплеснутся,

В закатной славе перья расцветут,

Но два крыла друг друга не коснутся,

Но две души друг друга не поймут.

1933

«Господь мне дал земное бремя…»

Господь мне дал земное бремя

И слова высочайший дар, —

Увы божественное семя

Не возрастил земной фигляр.

Я отдал все во имя Бога,

Всю радость, все сиянье мук,

Но ложь пронзала у порога

Мой каждый уходящий звук.

И я в толпе безликой черни

— Не господин и не слуга —

Разбил Твой дар высокомерный,

Земные проклял берега,

В пустыне духа, неподкупный,

Косноязычный и слепой,

Я долго мой позор преступный

Влачил, хромая, за собой.

И вновь к Тебе, опустошенный,

За прежним даром я пришел:

— Верни, Господь, мой беззаконный,

Не знавший отзыва глагол.

1937

В пустыне (1–2)

А.С.А.

1. «Кастальский ключ не утолил меня…»

Кастальский ключ не утолил меня.

Замкнулся круг песчаного позора.

Как желтый зверь, вдоль края косогора

Сползло последнее пятно огня.

Я стал на острый край пустого дня,

Не смея оторвать земного взора

От дымного и плоского простора,

Смыкавшегося, точно западня.

Добро и зло, опав, как шелуха,

Мне обнажили сердцевину мира

И семена блестящие греха,

Заснувшие в извилинах эфира,

И я увидел смертными глазами

Архангела с орлиными крылами.

2. «Как солнце, крест в его руках горел…»

Как солнце, крест в его руках горел,

Распятая на нем сияла роза,

И я сквозь человеческие слезы

Увидел мой божественный предел,

И жизнь мою, которой я болел,

И снов моих безлиственные лозы,

И ненависть и нищенские грезы, —

Я все, любя, в себе преодолел.

Душа моя распалась, как песок,

В Его руках — на тысячи песчинок,

И на кресте сияющий цветок

Пылал, живой, в огне живых росинок.

И я узнал и понял тот глагол,

Что, догорев, во мне опять расцвел.

1933

«О музыке со мной не говори…»

О музыке со мной не говори,

Открой глаза и в данный мир смотри —

На берегу реки лежит песок,

И, как пустая башня, день высок,

Вдали колеблется и дышит рожь —

Но счастья ты не примешь, не поймешь.

Волною странною взлетает звук, —

Так птица вырывается из рук,

Так звезды падают, вот так

Развертывается суровый мрак,

И ты, глухонемой, закрыв глаза,

Ты ждешь, чтоб раскаленная гроза

Тебя бы уничтожила, сожгла,

Чтоб музыкой ты выгорел дотла.

1933

«Всё — книги, доблесть, совесть, жизнь и сон…»

Всё — книги, доблесть, совесть, жизнь и сон

Сквозь влагу лжи, как водоросли в тине,

Бесцельно тянутся в струистый небосклон

В напрасной жажде синей благостыни.

Их ветер солнечный убьет, звеня,

Они умрут от воздуха и света.

Людская речь — немая тень огня,