Стихотворения и поэмы - [119]

И ткнул кулак свой волосатый.

14

Да так он ткнул, что кровь из носу

По бороде пошла струей.

Как отомстить ему, барбосу?

Как вытерпеть позор такой?

Невзвидел света мой Данила.

Забыв себя, он кулаком

С такой Адольфа двинул силой,

Что полетел тот кувырком.

«А ну! — на битву вызывая,

Данила оглядел шпану. —

Иди, кто хочет! Долбану!»

И присмирели негодяи.

15

А по углам, сперва несмело,

Довольный, загудел народ:

«Вот это голос! Это дело!

Что, гад, посеял, то и жнет?»

Встает Адольф побитой псиной.

Так уронить авторитет!

Глядит вокруг с кривою миной —

Теперь аминь ему пропет!

Таков закон меж уголовных:

Того спешат они признать,

Кто может крепко в зубы дать,

И нет тому меж ними ровни.

16

Ватага разом зашумела

И разделилась, все кричат:

Немало тут таких сидело,

Кому в печенки въелся кат.

Они — сторонники Данилы,

Долой — Адольфа-вожака!

Из них выматывал он жилы,

Он — здешних стражников рука.

А эта стража тихо, ловко

Допрос по делу начала.

Судьба Данилы тяжела:

Ему назначили «рэйбовку».

17

«Рэйбовка» — это истязанье,

Чтоб за провинность наказать:

Дают виновному заданье —

Пол голой палкой подметать.

Вот палка! И пошло мученье!

Иди и чисти коридор,

А за тобою наблюденье

Ведет острожников дозор.

Твой каждый шаг они измерят,

Мети, как изверги велят,

По восемьдесят раз подряд,

И не противься злому зверю.

18

Так начиналось для Данилы

Житье острожника в тюрьме,

Как тяжело и как постыло

В неволе вечной, в вечной тьме!

Метет, метет в бессильной злости,

И пот с лица его бежит,

И млеют руки, ноют кости,

А наблюдатель все кричит:

«Скорей, сильней, ловчей, зараза!

Тебе ли панский строй сломать?

Панов не любишь, песья мать?

Всю дурь повышибу я сразу!»

19

Но все кончается на свете,

Пришел конец «рэйбовке» той.

Данилу из бандитской клети

В другой отдел повел конвой.

А там свои сидели люди,

Чьи души мужества полны,

Сегодня жертвы — завтра судьи,

От них не знают сна паны.

Они прошли огонь и воду —

Путь героической борьбы,

Стоят, как мощные дубы,

Служа лишь правде и народу.

20

Тут легче я вздохнул с Данилой:

Хоть он по-прежнему в тюрьме,

Но все же здесь не так уныло,

И свет блеснул ему во тьме,

Тут можно то услышать слово,

Что силу людям придает

Надеждой скрасить путь суровый,

Что нас к свободе приведет.

Я тут приветствую сердечно

Всех верных партии людей,

Носителей ее идей,

Ведущих к счастью, к правде вечной.

21

Текли печально дни за днями,

И проходил за годом год,

А хищный зверь терзал когтями

Несчастный скованный народ.

Паны, пробившиеся к трону,

Все совершали, что могли,

Чтоб был покорен их закону

Народ подвластной им земли,

Чтоб он забыл родное слово,

Обычаи свои забыл,

Смиренно голову склонил,

Панам прислуживать готовый.

22

Но, несмотря на все стремленье

Держать народ в руках своих,

Не раз терпели пораженье

Паны от пахарей простых.

Но лучше всех их бег форсистый

Сдержать могли большевики,

Свои, чужие коммунисты —

Панам жить с ними не с руки.

Повсюду любят их в народе,

Они идут своим путем,

Пред смертью страх им незнаком,

Они отважно в бой выходят.

23

И даже тут, в охранке строгой,

Со стражей рядом, под замком,

Они идут своей дорогой,

Объединяются тайком.

Не отступают, не сдаются

И семена своих идей

Бросают там, где в страхе жмутся

Ряды измученных людей.

Они — как факел для народа,

Везде, как горе и нужда,

Паны в смятении: беда,

Мутят они повсюду воду.

24

Их не подкупишь, и не сломишь,

И не приманишь их ничем.

Они в своем как будто доме,

Хоть он для них чужой совсем.

И хоть их держат в черном теле,

Следят за каждым шагом их,

Сажают в карцер на недели, —

Сломить нельзя борцов таких!

Упорство грозное в их взорах.

Они своим путем идут,

На панский суд они плюют.

В чем сила их и в чем опора?

25

Спросил раз ветер у травинок:

«Как не убила вас зима?»

И молвят тысячи былинок:

«Согрела нас земля сама».

Мороз спросил: «Родник шумливый,

Ну как тебя я не сковал?»

Родник ответил горделиво:

«Из недр земли тепло я брал».

И вихрь спросил у старца-дуба:

«Как я главы тебе не снес?»

Ответил дуб: «Я в землю врос,

С землею в дружбе жить мне любо».

Хата рыбака

Глава двадцать третья Перевод С. Городецкого

1

Семь лет — недолгий срок. Но как же

Переменилось все кругом!

Паны сидели тут, и каждый

Мечтал о будущем своем.

А кто сейчас они, где ныне?

Где панский гонор их былой?

Гниют и сохнут на чужбине

И сорной заросли травой,

Навеки прокляты народом.

Им больше не видать земли,

Где их мечтанья отцвели,

Не возвратиться к ней уродам.

2

Злодеи всякие бывали,

Ярмом давили людям грудь.

Куда теперь они пропали?

Куда завел их темный путь?

Гниют они, как падаль, в яме,

На них проклятия печать.

Народ недобрыми словами

Их долю будет поминать.

Глашатаи тюрьмы и плети,

Они свой предали народ.

Земля к возмездию зовет,

Не даст им жить на белом свете.

3

И хоть тяжелый запах тленья

Плывет еще то здесь, то там,

И хоть войны кровавой тени

Кой-где мелькают по полям, —

Они дорог не загородят.

Реки не удержать им той,

Что мощно катится в народе

Живой и чистою волной.

И в той реке я вижу дали,

Я вижу счастье всех племен,

Ведь жизни солнечной закон

Мы в книгу дружбы записали.

4

Былого тьма не возвратится!

Я вспоминаю этот год,

Когда разрушилась темница,

Распалась власть нужды, невзгод.

Смятенье в Польше. В беспорядке

Бежит торговец, мчится власть,

Бежит и войско без оглядки,

Чтоб в окруженье не попасть.