Стихотворения и поэмы - [107]

Кажись, летают, а не ходят,

Так деликатно, так красиво,

Как мотылечки, право, диво.

Да что ж и делать им другое,

Как не порхать веселым роем, —

Растут, цветут в довольстве, в холе,

С серпом идти не надо в поле,

Где вся краса твоя слиняет,

А ржище ноги пробивает».

Идет наш дядька и боится,

Чтоб как-нибудь не оступиться,

Не отдавить прохожим ноги

И не спихнуть кого с дороги.

Хата рыбака

А сапожищи, как назло,

Ступают, черти, тяжело —

Гремят, как конские копыта,

На весь вокзал, такой умытый.

Дивился дядька наш немало

Устройству хитрому вокзала:

Как все прилажено тут славно,

Как чисто прибрано, исправно,

А сколько блеска, полировки,

Ступеней, переходов ловких!

Вверху ж над самой головою

Бегут вагоны чередою.

Тут чей-то хитрый ум старался!..

Туннель отсюда разветвлялся,

И вал сермяжного народу

Направо ринулся к проходу.

Паны ж налево важно шли,

Где оскорбить их не могли

Ни запах дегтя, ни корчаги,

Ни вид заплатанной сермяги.

На площади перед вокзалом

Антосю дурно чуть не стало:

Ну, пекло! Шум неугомонный,

А воздух затхлый и зловонный.

Народ толчется возле конки,

По камню бьют подковы звонко,

Гремят повозки и колеса —

До неба гомон стоголосый.

И эти звоны, грохот, крики,

Сливаясь в общий гул великий,

Терзают с непривычки ухо

И бьют по сердцу тяжко, глухо.

Народ снует, как на пожаре,

Ну просто — гнутся тротуары.

Эх, божий люд! Какая сила

Тебя здесь вихрем закружила?

Зачем тут бьешься и шумишь?

Какую в сердце боль таишь?

Куда ведет твоя дорога?

И отчего печаль, тревога

На лоб морщины наложила?

Глядишь на божий мир немило,

И нет в твоих глазах привета,

Как будто ты не видишь света!..

Течет народ, как волны в море,

Как тучи в небе на просторе,—

И старики и молодые,

Друг другу дальние, чужие,

Идут несметной чередою,

И каждый занят лишь собою.

С толпою дядька наш смешался,

Зерном меж зерен затерялся.

Антось в лесах, в борах бывал,

И голос дебрей понимал,

И со столетними дубами

Знавался близко, как с друзьями,

А тут — один, для всех чужой;

На камне камень, пыль и зной,

Не видно неба за домами,

Все загорожено стенами.

Шагает дядька, не спешит,

Один за пятерых гремит.

«А где ж тот банк?» — спросить он хочет.

Тут прошатаешься до ночи,

Задаром время проведешь,

А сам туда не попадешь.

Но к людям страшно приступиться,

Спросить прохожих он боится,—

Все смотрят важно и сурово,

Ни одного лица простого.

Вот мужика бы повстречать,

Да тут нигде их не видать.

И дядька начал озираться,

Чтоб у кого-нибудь дознаться.

Один уж раз он сделал пробу,

Спросил какую-то особу.

Она Антосю так сказала,

Что лучше б рта не разевала.

Тут дядька шагу прибавляет,

С кокардой пана нагоняет,

Бочком подъехать норовит,

Но гордый пан и не глядит,

Идет себе и знать не хочет,

Как дядька вкруг него хлопочет

И как нуждается он в нем,—

Идет, играючи хлыстом.

Тут дядька чуточку пригнулся,

Рукою к пану прикоснулся:

«Скажи, паночек, как далеко

Земельный банк?» Недобрым оком

На дядьку глянул пан суровый:

«Спроси о том городового»,—

И шагу, рассердясь, прибавил,

Как будто дядька обесславил

Его мужицкими словами

Перед вельможными панами.

«Ишь, навострил, гляди-ка, лыжи,

Как от причастья черт бесстыжий!» —

Антось беззлобно усмехнулся

И на прохожих оглянулся.

Помалу дядька стал свыкаться:

«Да что? Чего мне здесь бояться!»

Пошел вольней, глядит смелей,

На сердце стало веселей.

Глаза он кверху поднимает,

На лавках вывески читает,—

Недаром же когда-то в школе

Учитель дядькой был доволен.

Да зачитался он не в меру —

На столб наткнулся, на холеру, —

Ударился с разгону лбом,

Аж белый свет пошел кругом,

Слетел с панели, как шальной,

Крутясь на пыльной мостовой,

Чуть-чуть манерку не расквасил

И грязью сам себя украсил.

Но все ж быстрехонько вскочил,

Глаза таращит — угодил,

Совсем как глупый окунь в нерет,

Не разберешь, где зад, где перед.

«А, чтоб вас дьяволы спалили,

Столбов без счету понабили!» —

Антось бранится, сам не свой,

Сбивая с шапки пыль рукой.

Очнувшись, дядька оглянулся

И видит, что в тупик уткнулся.

И впереди и сбоку — стены…

И шагу не шагнешь, как пленный.

Пропала улица куда-то,

Толчется дядька наш помятый —

Нет ходу из угла глухого,

Ну хоть зови городового.

Кой-как все ж выбрался бедняк,

Усталый, красный, словно рак.

Бредет и город проклинает.

Зашибла злость его такая,

Вот взял бы, кажется, соломы

Да подпалил подряд хоромы,

Что все пути загородили

И белый свет ему затмили.

Минуты шли. Из переулка

На свет он выбрался, где гулко

Носились шум, и лязг, и крики,

Где город пел многоязыкий.

Уж дядьку чтенье не манит,

Он больше под ноги глядит.

Лишь иногда посмотрит вбок —

Не видны ль шашка и свисток.

Как будто бога, ищет дядька

В толпе блюстителя порядка.

А вот и он. Стоит, здоровый,

И смотрит поверху сурово —

Ну, впрямь тебе пастух над стадом,

Следит, чтоб все вершилось ладом:

Губернский город как-никак.

На мостовую сделав шаг,

За шапку дядька наш берется:

«День добрый, — молвит, как ведется,

Еще поближе подступает

И шапку вежливо снимает. —

Скажите, где тут банк? Уважьте.

Мне по земельной нужно части».

«А вот пойдешь ты, человече,

Костелу этому навстречу,

Там будет улица направо, —

Заговорил служака бравый.—

Ты правой улицы держись,

Да вновь спроси, а не кружись,

А там и банк совсем уж близко».

Антось опять склонился низко.

«Вот это человек иной, —