Стихотворения и поэмы - [106]

Втолкнул он дядьку чуть не силой

В глубь этой конуры постылой

И запер там, как в клетке волка.

Шагнул Антось, остановился —

И белый свет ему закрылся,

Стоит, оторопев, бедняга.

«Вот удружил, помог бродяга!

Чтоб ты пропал с своей норою!. —

Гуторит дядька сам с собою. —

Куда ж ты, гад, меня засунул!»

И в темный угол зло он плюнул.

«Ой, что такое? Хлоп паршивый,

Ведь мы же здесь!» — в углу пискливый

Раздался голос человечий,

Хоть вздрогнули у дядьки плечи,

Но скрыть испуг он постарался,

На крик спокойно отозвался:

«А кто велел тут господину

Свою подставить образину?»

Теперь лишь дядьке видно стало,

Что «зайцев» в клетке с ним немало.

Сердито «зайцы» зашептались,

Они давно, знать, тут скрывались.

Передний, с красным, злым лицом,

Все щеку вытирал платком.

Здесь все от копоти лоснилось.

Густая пыль вокруг носилась,

Одно оконце небольшое

Глядело тускло, как слепое,

А теснота — ни стать, ни сесть,

С трудом вперед он мог пролезть.

В далекий уголок забрался,

Там примостился возле печи,

Расправил грудь, раздвинул плечи,

Вздохнул и закурить собрался.

Достал кисет, чубук продул,

Так смрадом из него дохнул,

Что в тот же миг сосед его,

Врага в нем видя своего

(Давно на дядьку он надулся),

Зашмыгав носом, отвернулся.

Но дядьку это не смущает:

Табак он в трубку насыпает;

Табак был свой, не покупной,

И драл он горло, как шальной.

И, как Дямежка говорил,

По голове дубиной бил.

Табак отменный, злой на диво,

И не один «знаток» ретивый,

Его дымку хлебнувши рьяно,

Как будто спирту из стакана,

Чихал и кашлял с полчаса,

И ошалело тер глаза,

Аж пуп с него трещал и рвался.

(Он бессарабским назывался,

Табак тот дядькин знаменитый.)

Как черт был дым его сердитый.

Антось огниво достает,

Кремнем по звонкой стали бьет,

Чирк-чирк — и искорки живые,

Словно пылинки золотые,

С негромким треском поднялись,

На трут богато полились.

Вот дядька трубку в рот берет,

Чубук хрипит, пищит, поет,

И дым большущими клубами

У дядьки виснет над усами.

Как только трубка разгорелась —

Курить давно ему хотелось, —

Дал волю он привычке жадной,

Затяжкой насладясь изрядной,

И дым как из трубы пускает,

Дыханье от него спирает.

И мух тем дымом доняло,

В тревоге бьются о стекло.

А «зайцев» кашель забивает.

 «Ой, фэ! Не выдержать! Спасите!

Хоть нашу старость пощадите!»

Антоний дым клубит волнами

И смех скрывает под усами.

Но из-за стенки в этот миг

Кондуктора донесся крик,

В дверь застучал он кулаками.

«Эй, ты там, слышь, сума с кистями!

Сейчас же перестань дымить,

Вагон так можно развалить.

Твой дым терпеть не стало сил,

К нам через дверь он повалил.

Вот это дым, аж в пот бросает!

Ну, прямо нос тебе срывает!»

Контроль прошел. В вагон обратно

Впустили «зайцев». Так приятно

В вагоне дядьке показалось:

Пред ним равнина расстилалась

Полей, засеянных хлебами;

Полоски стройными рядами

Антосю душу веселили,

Своим нарядом взор манили

И расступались пред машиной,

Как кавалеры пред девчиной

Иль как пред свекром молодицы.

Она ж, как вольная орлица,

Летит стрелою, грозно дышит

И серым дымом тяжко пышет.

И что ни миг — из светлой дали

Картины новые вставали.

Столбы мелькали верстовые,

Дорожки, стежечки кривые,

Что средь полей, покрытых рожью,

Тянулись ленточкой пригожей;

Боры, лесочки возникали,

И маковки церквей сверкали.

Мелькали станции, селенья,

Панов богатые именья.

«Какой разгон и ширь какая! —

Дивится дядька, размышляя. —

Посмотришь — ни конца ни края,

Но всей земли простор великий

Принадлежит царю-владыке,

Первейший он богач на свете,

Да только бедны его дети:

Едят мякину, мох толченый

И ездят «зайцами» в вагоне.

Имений сколько, боже милый!

А всюду бедный люд, унылый

Кишит в полях и нищих селах».

И вздох приглушенный, тяжелый

Готов с мужицких уст сорваться,

На голос мысли отозваться:

«Эх, всюду жмет людей нужда!»

И вспомнил дядька наш, куда

И для чего он в путь пустился,

И грустью взор его затмился.

Что их на новом ждет пути?

Как долю лучшую найти?

Пока почуешь каплю силы,

Банк вымотать сумеет жилы

Налогом, гербовым ли сбором, —

С ним расквитаешься не скоро,

Останешься, быть может, голый.

И с этой думой невеселой

Антось наш к Вильне подъезжает,

Свою одежду поправляет.

XXVIII. Дядька в Вильне Перевод П. Семынина

Вагон еще катился, грохал,

А началась уж суматоха:

Багаж хватают пассажиры,

Шныряют темные проныры,

Паны снимают чемоданы,

Коробки, где духи, румяна

И прочий женский скарб хранится,

Чтоб их паненкам молодиться,

Скрывая хитростями моды

Подвохи матери-природы.

Средь люда разного и панства,

Средь шляп и прочего убранства

И дядька виден в скромном платье —

В сермяге, в шапочке-оладье.

Машина стала. Валит валом

Народ в туннеле под вокзалом,

И дядька тут же трется сбоку —

От армяков неподалеку.

Антось еще не видел сроду

Такого скопища народу —

Панов, чиновников богатых,

Таких толстенных и пузатых,

Что можно булку съесть для спору,

Пока объедешь эту гору.

И выступают все тузами,

Не видят ног под животами.

Под ними даже камни гнутся.

«Как студень, шеи их трясутся.

Ну и панов! Ох, боже милый,

Какие гладкие все рыла!

А что за бороды, усищи,—

Для пугала страшней не сыщешь!

На огород поставь такого —

Вороны сдохнут, право слово.

И нет им ни конца ни края,—

Глазеет дядька, размышляя. —

Лоснятся щеки, как под лаком,

Видать, едят и пьют со смаком.

И панночки, на крыльях вроде,