Стихотворения и поэмы - [108]

Подумал дядька, — как родной!

Коль дело кончится счастливо,

Ему поставлю пару пива.

Есть и закуска — ломоть сала».

И дядьке снова легче стало.

Еще протопав три квартала,

Переспросив людей немало,

Антось уперся в двери банка;

Ступени чистые, как склянка,

Широкий шаг его сдержали

И страху на душу нагнали.

Стоит наш дядька в размышленье,

Ступить не смея на ступени:

Боится он мужичьим ботом,

Пропахшим и землей и потом,

Корябнуть что иль замарать,

Уж лучше б «их» вовек не знать.

Пройдешь не так, и — милый боже! —

Ведь сразу по шеям наложат.

И это «их», как муть лихая,

Покой у дядьки отнимает.

«Их» — это вражья сила, темень,

Обман, коварство, бич над всеми.

Но дядька страх перемогает

И шапку загодя снимает,

По чистой лестнице мурашкой

Ползет наверх, вздыхая тяжко.

Душа, забитая веками,

Уж чует страх перед панами.

В просторной, чистой, светлой зале

Паны туда-сюда сновали,

Цигарки длинные курили,

Развязно, громко говорили.

Коль уходить кто соберется —

Прислужник тут уж бесом вьется,

Одежду мигом подает

И смотрит пану прямо в рот.

А пан, приняв пальто и трость,

Сует ему монету в горсть.

Прислужник чуть ли не присядет,

Аж смех берет, на это глядя.

Но видно сразу — и паны

Не все тут меж собой равны:

Одни пузаты, ходят валко,

Другие ж — тощие, что палка;

Одни с горы на всех взирают,

Другие ж глаз не поднимают…

Но, кроме панства, в той же зале

Смиренно мужики стояли

В углах с людьми простого званья,

Сюда пришедшими заране.

Они негромко гомонили,

И дядька втиснулся меж ними.

Соседей всех окинув оком,

Антось к стене приперся боком.

«Садись-ка, друг хороший, рядом,

Тут за постой платить не надо», —

Сказал сермяжник добродушно.

Антось на лавку сел послушно,

Взглянув на доброго соседа,

Уж пожилого, чуть не деда.

Пошли вопросы — к слову слово:

Откуда, кто, села какого,

Какой губернии, повета.^{99}

«Я вот приехал с краю света,

Из-под Столбцов, слыхали, может?»

«Не привелось… Велик свет божий».

«А вы откуда?» — «Из-под Лиды,

Село Великие Демиды.

(Он Гришкой Вересом назвался.)

Вчера весь день тут проболтался.

Пустое дело у меня,

А года два идет возня.

Уж пробовал и так и сяк,

И все не справлюсь с ним никак.

Эх, милый мой, нам за панами

Не видеть правды. Кто с деньгами

И мажет сбоку, — те не ждут.

Уж так, сосед, ведется тут».

Чиновничьи он ведал сети,

Недаром мыкался на свете,

Ища земли себе с друзьями,

Частенько знался с писарями.

«Из банка нужно разрешенье.

Пишите, милый мой, прошенье.

Я знаю писаря такого,

Он это сделает толково,

Любую грамотку за злотый

Напишет с полною охотой».

«Ах, пане Верес, вам, как другу,

Сто раз спасибо за услугу.

Ведь тут пока чего добьешься,

Так и от жизни отречешься».

«Ну что ж, пойдем». Встают, выходят,

По господам глазами водят,

И перед столиком пустым —

Никто не восседал за ним,

Лишь склянка с донышком широким

На нем стояла одиноко —

Друзья остановились тихо.

«Вам что?» — спросил их кто-то лихо.

То был сам писарь. Староватый

И росту малого, косматый,

Перед друзьями он возник,

Как гриб поганый, дождевик,

В осенний дождь из-под земли.

«А мы-то к вам как раз пришли», —

Вперед тут дядька выступает

И просьбу кратко излагает.

«Одну минуту, подождите.

А вот вам кресло, отдохните».

Он вынул лист бумаги гладкой

И с чисто писарской ухваткой

Перо за ухом ухватил,

Чем дядьку сильно удивил.

Потер, нахмурясь, лоб рукою,

Подергал носом и губою,—

Так покуражась для прикрасы,

Стал выводить он выкрутасы.

Антось почтительно взирает

И злотый в кулаке сжимает.

«Ну вот, прошеньице готово:

Все тут как надо, слово в слово.

Вы, может, грамоте учились?»

«Да уж подпишем, ваша милость».

И дядька пальцы разгибает,

Берет перо, в бутыль макает,

Но пальцы-грабли боязливо

Зажали ручку боком, криво.

Покуда наш Антось трудился,

Он весь испариной покрылся —

Ну, словно летнею порою

Он целый день махал косою.

«Отметку надобно теперь,

За ней пройдете в эту дверь», —

Кивает писарь головою.

И дядька, сгорбившись, трусцою

Пробрался к двери, заглянул,

Прошенье трубочкой свернул.

А там за длинными столами,

Уткнувшись в груды дел носами,

Сидят писцы, как грязи кучки,

Скрипят их перья, ходят ручки,

Трещат, как шашели в полене

Иль как кузнечики на сене.

И всяк своим завален делом.

Антось вперед ступает смело

К тому столу, что был поближе,

Подходит к бородище рыжей

И перед тою бородою

Опять сгибается дугою.

Чиновник пробурчал сердито,

Как жирный боров у корыта,

Но все же проглядел листок

И почесал пером висок.

«К тому столу, налево третий. —

Мотнул он рыжею метлой

И вновь в дела зарылся, злой. —

Откуда лезут эти черти!» —

А дядька далее шагает

И снова голову склоняет

Уж перед третьим полупанком

И ждет, согнувшись, как баранка.

Чиновник только вскинул оком

И, повернувшись к дядьке боком,

Пером забегал по бумаге —

Уж здесь такой почет сермяге!

Стоит Антось наш, не отходит:

«Ну что ж, пускай пером поводит.

Тут крыша есть, не на дождю.

Не пан я, малость подожду».

Вновь глянул писарь, негодуя,

На дядьку, как на тещу злую,

И вновь в свои бумаги ткнулся,

А дядька и не шелохнулся.

Чиновник наконец вспылил.

«Тебе что надо тут?» — спросил

Сердитый, полный нетерпенья.

«Насчет землицы, вот прошенье», —

Ответил, не смутясь, наш дядька,

Да так приветливо, так сладко,

Что писарь только морду скорчил.

«Придется ждать, вопрос не срочный,

Приди часа так через три».