Стихотворения и поэмы - [48]

Таился, притворялся целый год,

пока не разгадал его народ.

Да, здесь борьба порой была жестка,

немало мы повыжгли сорняка!..

Вот так-то…» — заключил рассказ Кукан.

Неторопливо расстегнул карман…

«Ну что, поэт, получится дастан?» —

и книжицу ударника достал.

«Смотри, — сказал он, посветлев лицом, —

вот знак того, каким я стал борцом.

Борцом за качество, за урожай,

борцом за то, чтоб цвел родимый край.

А знаешь, как живу? За прошлый год

на трудодень мне дали семь пятьсот!»

«Да, брат, — сказал я, — ты живешь не зря».

А за окном уже взошла заря.

Добротная, подобная горе,

корова замычала во дворе.

Запел петух, за ним — округа вся…

День трудовых свершений начался.

Кукана путь — десятков тысяч путь.

Рассвет, который вспять не повернуть.

В дастане этом — бой за счастье масс.

Герой дастана — победивший класс.

Наш мудрый вождь, наш авангард в борьбе

родная партия ВКП(б).

Поля сражений — грудь родной земли.

Всю грязь, всю нечисть мы с нее смели.

Сгорели звери баи, начадив.

Все страны мира слышат наш призыв:

«Эй, труженики, хватит вам терпеть,

вставайте, стройтесь, капиталу смерть!»

Друзья, не всё, что я хотел сказать,

мне удалось вместить в мою тетрадь.

Ну ничего! На съезде, будет час,

Кукан-ака дополнит мой рассказ.

1930–1933

Перевод В.Липко

ВЫШИВКА

Эта вышивка,

льющаяся, как ртуть,

сверкающая серебром

и позолотой, —

чью изнуряла

чистую грудь?

Чьих

            рук

                     работа?

Чья печаль,

терпеливо втыкая иголку,

пришивала жемчужины

к этому шелку?

Жемчужины

на желтом пламени роз,

подобные каплям

скорбных слез…

Чей талант,

продав себя за копейку,

растрачивался

на эту тюбетейку?

Но кто же в мире

достиг идеала?

Взгляни

             на рисунок

                                  позорче.

Минусов тут

не так уж мало,

хоть в целом он

не испорчен.

Какая-нибудь рисовальщица,

старая-старая,

вывела старый

                          иракский узор.

Рука у нее была

                            усталая,

усталая с давних пор.

Вышивальщица

расцветку составила наскоро:

фисташковый,

желтый,

капустный…

А молодежи сейчас

нравится красное.

И — чтоб не прозрачно,

а густо.

Стежка

местами груба,

                           негожа,

околыш заметно великоват,

верхушка излишне остра…

Но кто же,

кто же тут виноват?

Рисовальщица?

Разве ее не простишь?

Много детей,

                     бессчетно внуков…

Начала узор —

                        заплакал малыш:

бросай кисточку,

                            иди баюкай.

С вышивальщицы тоже

спросишь не очень.

Дел по хозяйству

                                невпроворот.

За шитье берется

поздней ночью,

когда

          весь дом

                            уснет.

Обстирай всех,

накорми всех.

Завтрак,

обед,

ужин…

А со стежальщицы

                               и вовсе

                                              спрашивать грех:

вчера

        похоронила

                                 мужа…

Помню —

мы были тогда мальчуганами —

на улице бродили

                                плечистые парни,

задорные,

                 форсистые,

                                          чванные —

один другого шикарней.

На каждом

по нескольку

                       поясных платков,

расшитые тюбетейки

                                     набекрень.

Стучат подковками

                                   высоких каблуков,

усами пронзают

                              солнечный день.

Старики на таких

смотрели, млея:

«Ах, красавец!

                       Ой, молодец!

Такой на улаке

всех одолеет.

Узнать бы,

                    кто у него отец…»

Сегодня

               у нас

                         мера иная.

Сто лет жизни

этому

рабочему парню!

Руки в мозолях,

                            глаза пылают…

Первый на нашем заводе ударник.

В нем и достоинство

                                    и удальство.

Он с другом вступил

                                    в соревнование.

Металл оживает в руках его,

ревет,

            как лев

                         раненый.

Других

                рабочих парней

                                            вдохновив,

он их повел

                    за собою,

и был ликвидирован

                                     в цехе прорыв,

и план перевыполнен

                                      вдвое.

А слышали вы

про его жену?

А слышали вы

про его сестру?

Им тоже

почет по праву,

им тоже

плечи выпрямил труд,

дал

         и силу

                       и славу.

На фабрике

первые

                среди ткачих —

талантливые,

                        искусные…

Побольше бы нам

девчат таких,

побольше бы нам

парней таких,

множащих

                    мощь

                                индустрии.

Нет,

не торчащие в небо усы,

не тюбетейка,

что ярко расшита, —

основа достоинства и красы,

основа

славы джигита.

Достоинство в том,

чтоб жену свою —

Кундуз,

           Хайри,

                         Халпош,

                                           Зульфию

освободить

от тяжких забот,

лишающих сил,

вгоняющих в пот:

от стирки,

варки,

от целого ряда

пустых суеверий,

нелепых обрядов.

Женщины!

Славьте

новый рассвет.

Старому быту

                        скажем «нет»!

Скиньте чачваны

позорные, черные!

Вас ожидают

квартиры просторные,

вам

радушно

                откроют объятья

магазины готового платья,

вас

ожидают обеды

                             в новых,