Вперед, верблюд желания, вперед!
Помаявшись, собрался я в поход.
Запасся крепким вещевым мешком,
взял флягу, хлеба взял, пошел пешком.
Свищу, пою, шагаю широко.
Прозрачен воздух, дышится легко.
Пускай привал далёко, ничего!
Приду, увижу друга моего.
Побуду, погощу, потом опять —
перо, бумага, чай… Писать, писать!
Но вот окончен путь. Передо мной
украшенный трудом простор земной.
Рядки, рядки — без края, без границ,
прямы как сорок девичьих косиц.
В коробочках упругих каждый куст.
Посмотришь — скажешь: в нитках
крупных бус.
Еще посмотришь — сразу видно, он
с любовью, с уважением взращен,
И все они, несметные, цветут,
стократно оправдав упорный труд.
Как зелень их чудесна, как сочна!
Ее краса красе небес равна.
А вот и те умельцы-мастера,
чья добрая забота так щедра.
Проворны руки их, верны сердца.
Их этот мир без края, без конца!
За пояс полы подвернув, идут.
Поют. Задорно, весело поют:
«Едут с хлопком караваны, яр, яр!
Бусы девушек багряны, яр, яр!
Кто живет без коллектива, яр, яр!
Тот не может быть счастливым, яр, яр!
Ароматом дышат розы, яр, яр!
Расцветает сад колхоза, яр, яр!»
Скорей, бодрей пошел навстречу я,
сказал: «Салам, не уставать, друзья!»
Обрадовались, тискают бока:
«Салам! Салам! Где пропадал, ака?
Как дети? Как семья? Здоров ли сам?»
— «Здоров, спасибо», — говорю друзьям.
«Ой, неужели это ты, Кукан?»
Едва узнал его. Усат, румян.
Пудов на пять детина. Грудь бугром.
Рубаха — ластик, голенища — хром.
Саженными шагами подбежал,
почти до боли крепко руку сжал.
Сказал с усмешкой ласковой: «Ну как?
Не будь письма, ты б не пришел в кишлак?
Работы, говоришь, невпроворот?
А здесь у нас забот не полон рот?»
Потом мы с ним пошли в руке рука
в колхозный клуб, что в центре кишлака.
Там был детишек целый караван.
«Они здесь временно, — сказал Кукан, —
мы строим для колхозных малышат
отдельные и ясли и детсад».
Тут к нам девчушка-крошка подошла,
за шею Куканджана обняла.
Туга, кругла, как золотой ранет.
Глазенки черные, чернее нет.
Кукан сказал ей: «Дядя — в гости к нам.
Знакомься, дочка, говори салам».
Как славно было на нее смотреть!
Свет глаз моих, как шелковая сеть,
окутал нежно с головы до ног
чудесный этот молодой росток.
Затем, когда мы вышли, Куканджан
вернулся вновь на полевой хирман.
А я, поотдохнув, решил пока
взглянуть на новый облик кишлака.
Да, много сделал Ленинский колхоз,
как в сказке, он три эти года рос!
На каменистых землях, на буграх
построил новый мир. Какой размах!..
Корыстный мир бесстыден и нелеп.
Где честные дела, там честный хлеб.
Вот цифры урожаев на щите —
свидетельство о сбывшейся мечте.
Сто, полтораста, двести шестьдесят…
Три года роста — доблести парад.
Да, тут умно организован труд.
Тут нету зря потраченных минут.
И здесь не на пуды, — на тонны счет.
Вот он, свободный труд, свободный взлет!
Но дальше, дальше!.. Новый скотный двор.
Стоят быки — красавцы на подбор…
Крутые лбы, прищур багровых глаз.
Породисты, надменны. Экстракласс!
А вот — крольчатник. Ух ты, сколько их —
молочно-белых, серо-голубых…
Но тут меня окликнули: «Салам!
Кукана видели? Надолго к нам?»
Я посмотрел — Халпош, его жена.
Но изменилась как! Бойка, полна.
На свадьбе, помню, стебельку под стать,
сидит, молчит, не смеет глаз поднять.
Теперь не то. Сказала тотчас мне
что трудится в колхозной ашхане,
что на обед Кукан придет домой
и будет очень рад поесть со мной.
«Прошу, не опоздайте!» — и ушла,
сославшись на служебные дела.
Я дальше зашагал. Увидел склад.
Мешки тугие, полные лежат.
Пшеница. Золотистое зерно.
Тут закурить мне захотелось, но,
случайным взглядом по стене скользя,
прочел я надпись: «Здесь курить нельзя!»
Какие жители, таков кишлак.
Над сельсоветом вьется алый флаг.
Дома, как будто вышли на парад,
белым-белы вдоль улицы стоят.
Легенды блекнут, легендарна быль.
Здесь высились бугры, вихрилась пыль.
Но честного труда обильный пот
недаром пролил доблестный народ.
Тут каждый занят хлопком, стар и мал.
Для всех он тут заботой главной стал.
Ударничество здесь впиталось в кровь.
Здесь труд надежен и крепка любовь.
Кто скажет, что в колхозе этом есть
пятнающие трудовую честь,
летящие, как тля, из края в край,
чтоб ухватить побольше каравай?
Таких здесь нету! Здесь, гордясь трудом,
не покидают свой родимый дом.
Здесь на большое дело сплочены
не только для себя — для всей страны.
Спадает зной. Добреет, блекнет день.
Литого солнца золотой кетмень
всё ниже, всё краснее — и пропал.
Пылает горизонт, прозрачно ал.
Снежок луны украсил небосвод.
Гудит карнай, крестьян домой зовет.
И вот они идут, богатыри.
Их лица в алых отблесках зари.
Глаза ясны, задорно-звонок смех.
Тут все за одного, один за всех.
Им не нужны молитвы и мечеть.
Идут, поют… Давайте с ними петь.
«В пышных россыпях белого золота,
веселитесь и радуйтесь молодо.
Шире площадь хлопковых плантаций,
зерновые пускай потеснятся.
Вместо ветхих училищ-развалин
строим сотни просторных читален.
Вместе в поле мы, вместе за партами.
Нас ведет большевистская партия!»
Куда их путь? Дневной закончен труд.
Они сейчас в столовую идут.
Им хорошо. Смеясь, острот клинки
умело скрещивают остряки.
Да, о былом никто здесь не скорбит.