Стихотворения - [16]

Склонившись, бороду и волосы погладят;

Иль упадёт к нему бутон, а в нём пчела,

Иль плод – хватай, бери и хрупай –

Глядит на море он: там бродит солнца луч,

Другой – навстречу, паутину заплетая света

(В ячейки же вдруг выскочит большая рыба),

И говорит он о себе и о Другом,

О том, кого маманя называла Богом,

И, говоря о нём, он сердится – ха-ха,

Узнал бы Тот! Ведь время летнее для гнева

Приятней, безопасней, чем зима.

Пока Просперо и Миранда спят,

Уверены, что раб в труде усерден,

Ему, всех проведя, насмешничать приятно,

Расцветив речью скудный свой язык:

"Всё Сетебос[31], да Сетебос, всё лишь о нём!

Так думашь – спит он в холоде Луны,

Так думашь – сделал Он её на пару с Солнцем,

А звёзды – нет; у звёзд иной исток.

Он тучи, метеоры, ветры сделал, всё такое,

И этот остров, всяку на нём живность,

И море гадкое, что сушу обложило.

И думашь, от простуды всё случилось:

Терпеть не смог, что не унял озноба

И боли головной. Заметил нынче рыбу,

Что хочет улизнуть из струй ручьёв холодных,

Сокрыться в тёплых водах, соли полных,

В ленивую волну себя забросив ловко –

Сосулька ледяная между двух валов?

Да только боль её взяла средь моря,

Не для её житья поток тот создан

(Зелёный, мутный и прогретый солнцем),

И выскочила прочь от чуждого блаженства

И в прежних водах утопила горе,

Любя тепло и проклиная: тако ж Он.

Так думашь – сделал солнце Он и остров,

Деревья и павлинов, гадов и зверей:

И выдру гладкую, как чёрная пиявка,

Сову – горящий глаз средь клока ваты,

Что рыскает и жрёт; и барсука придумал –

Добычу ночью ищет он, и светят

Луной глаза; и муравьеда с длинным языком –

Его засунет тот в дубовую кору, ища червей,

Урчит, свой приз найдя, а если неудача –

Ест муравьёв; и самых муравьёв,

Соорудивших вал из сора и семян у входа

В дыру свою – Он сделал их и прочих;

Всё сделал, даже нас. С досады – как иначе?

Не смог слепить Он сам второе "Я",

Товарища Себе; и Сам Себя не смог.

Не стал бы делать то, что раздражает,

Мозолит глаз Ему и не утишит боль;

Но от безделья, зависти иль скуки

Такое сотворил Он, чем желал бы стать:

Слабей, чем Он, хоть в чём-то и сильнее,

Вещицы ценные, но, в сущности, игрушки,

Забавки, шутки – вот что это всё.

И потому, хоть вещи и прекрасны,

Надоедят – и будут все разбиты.

Смотри теперь – вот измельчил я тыкву,

Добавил мёд и те зелёные стручки,

Что больно щиплют кожу, словно клювы птиц –

Когда же настоится пойло, быстро выпью,

Всё разом – и в мозгах бегут мурашки,

И тут на спину я валюсь в тимьян, на грядку,

Захохочу, быть пожелаю птичкой.

Положим, делать не могу что пожелаю,

Но вылепить из глины птицу я способен:

Так почему ж мне Калибана не слепить,

Способного летать? – Ну погляди, вот крылья,

Прекрасный гребешок, как у удода,

А вот и жало – отгонять врагов,

Вот так; и пусть начнёт он жить,

Прочь улетит с холма от надоед звенящих,

Кузнечиков, что нагло скачут здесь,

На жилках крыльев, не боясь меня.

Когда же глина хрупкая вдруг треснет,

Сломает ногу мой уродец глупый – засмеюсь:

И если, меня видя, зарыдает он,

Попросит добрым быть, помочь его беде-

Тут как придётся – отзовусь я

А может, не замечу; если крик услышу,

Замест одной ноги дам сразу три,

А то вторую оторву и гладким как яйцо

Его оставлю, показав, что просто глина.

Вот удовольствие – лежать в тимьяне,

Настой цедить, чтобы в мозгах шумело,

Творить и рушить по желанью! Так и Он.

Так думашь: ни добра, ни зла не видно в Нём,

Не тих и не жесток: он просто Сила, Вождь.

Сравненье сильное: вон крабы ковыляют,

Спешат вернуться в море от утёсов; двадцать

Пропустит Он, а двадцать первого ударит

Без гнева и любви – решил Он просто так.

Вон, скажем, тот, пятном пурпурным горд,

С оторванной клешнёй пойдёт в ряду,

А тот, побитый, червячка получит,

И двух получит тот, что с красными ногами:

Так развлекаюсь часто я; тако ж и Он.

Потом, подозревашь, что в – общем, добр Он

И милостив, насколько можем путь Его понять;

Но крепче, чем Его творенья, будь уверен!

О, сделал вещи Он, что лучше Самого,

И позавидовал, что его твари могут больше,

Чем их Творец! какое ж утешенье? Что

Через Него, никак иначе, действовать должны,

И подчиняться: да на что же больше годны?

Сготовил дудку я из полой бузины,

В такую дунешь – плачет словно сойка,

Когда из крыльев вырвешь синее перо:

Так подуди, и птички, что боятся соек,

Слетаются на вражью муку – их ловлю:

Положим, эта дудка хвастаться могла б:

"Поймала птичку я, вот ловкая какая,

Издать подобный крик не смог бы сам творец

Своим огромным ртом – использует меня!"

Ногой я раздавил её бы: так и Он.

Но коли крепок, почему болеет Он?

Да, вот вопрос! Его задай тому,

Кто знает; кто и Сетебоса выше,

Кто Его сделал, или, может быть, нашёл

И победил, погнал, слугою сделал.

Да, может быть покой над головой Его,

Что недоступен, радости не знает, горя –

Ведь это всё идёт от слабости какой – то.

Попалась перепёлка – рад; а если сами

Ловились бы, лишь пожелай – какая радость?

А тот, Покой, захочет – всё уже готово!

Захочет – звёзды сдвинет с места своего,

Но мысль, заботу он не тратит на дела такие.

На что глядит – изменит; вот беда для тех,

Кого изменит! Зависть Сетебосу,

Что многорук, как будто краб морской:

Он, в страх придя от собственных деяний,

Вверх взглянет – и поймёт, что не достичь