Стихотворения - [15]

Под самым куполом соборным.

Еще сказать я должен вам:

Слыхал я, будто в наше время

Живет в одной долине племя,

Чужое местным племенам

По речи, платью и обрядам,

Хоть проживает с ними рядом.

И это племя в Трансильвании

От всех отлично оттого,

Что предки дальние его,

Как нам поведало предание,

Когда-то вышли на простор

Из подземелья в сердце гор,

Куда неведомая сила

Их в раннем детстве заманила.

XV

Тебе ж, мой мальчик, на прощанье

Один совет приберегу:

Давая, помни обещанье

И никогда не будь в долгу

У тех людей, что дуют в дудку

И крыс уводят за собой, –

Чтоб ни один из них с тобой

Не мог сыграть плохую шутку!

Перевод С. Маршак

Prospice [27]

Страх смерти? – горло душит горький дым,

Лицо обмерзло вмиг,

Так снегом извещен и ветром ледяным,

Что места я достиг.

Здесь ночь сильна, и верховодит шторм,

И, сей страны жилец,

Стал Древний Враг[28] в чреде ужасных форм,

Но устоит храбрец:

Вершина здесь, и путь отсюда – вниз,

Барьер последний пал,

Но вечной быть борьбе за высший приз,

Ее растет накал.

Я был бойцом, и – мне ли отступать,

Сведем последний счет!

Не смерти наложить отступника печать,

И я иду вперед.

Вкус боя я ценю; то – прадедов черта,

Героев древних дней.

Удар держать, в срок оплатить счета

Страданий и смертей!

Для храброго стать может зло добром,

Минуте тьмы – конец,

Враг замолчит, и бури стихнет гром;

Глупец, подлец и лжец

Изменятся, жизнь возлюбив в тиши,

Зажжется свет, чтоб смог

Тебя обнять я вновь, душа моей души! –

И сохрани всех Бог!

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Стихотворение на смерть жены поэта, Элизабет Баррет-Браунинг (1861 г)

Prospice

Ужасы смерти? – Дым в моем горле,

Мгла, что скрывает мой лик,

Ветра со снегом порывы укажут –

Я своей цели достиг.

Ночь так темна, непогода сильна

И стан врага на пути.

Там, где он встал, Арка Страха видна,

Но сильный должен идти:

Чтоб закончить поход и подняться наверх,

Все препятствия смяв пред собой,

И пускай за все это наградой ему станет славный решающий бой.

Я всегда был бойцом,

что же битвой одной станет больше за долгий мой путь.

Смерть прикажет смириться, завяжет глаза и заставит о прошлом вздохнуть.

Нет! Дай мне жар этой битвы вкусить,

Словно Герой древних дней,

Сдержав удар, я плачу по счетам жизни суровой моей!

Пред смельчаком даже зло в один миг в пыль будет обращено,

Пусть воют демоны, буря шумит, –

Он не свернет все равно!

Вдруг – боль прошла, а потом яркий свет

и еле слышный твой вздох.

Милая, я обнимаю тебя.

Мы вместе опять – видит Бог!

Перевод Аркадий Сергеев

Протий [29]

Здесь много бюстов – на десятки счет,

Полувождей и четверть-императоров черед:

Венки лавровые и плеши посреди,

Кольчуги с узколобою Горгоной на груди.

Вот детский лик средь них, потешно – одинок,

В ребенка волосах фиалковый венок,

Как будто тяжесть лавров он снести не мог.

Читаем: "Протия правленье увенчало

Империи хранимой славное начало.

Рожден в Византия порфировых дворцах,

Могучий, гордый, правил в пеленах;

Малейший вздох его груди звучал подобно грому

В пространствах сумрачных Империи огромной;

Едва разнесся слух, что он пропал –

Провинции накрыл восстаний вал;

Но был он вынесен победно на балкон,

Чтоб видела страна, покой был возвращен.

Цвет гвардии пред ним навытяжку стоял:

Кому махнет рукой – тот будет генерал.

Он рос и хорошел день ото дня,

Сложеньем, ростом, свежестью пленял,

И греческие скульпторы, взирая на него,

В восторге обрели лет древних мастерство;

И мудрецы уже трудились, собирая

Все виды знания, в том пухлый оформляя;

Художники сошлись держать совет большой –

Как выразить одним мазком, одной чертой

Искусство все: пусть, как цветущий сад,

Он будет щедрым в выдаче наград:

Нам кажется, любой, кто б ни взошел на трон,

Красой, и мудростью, и силой наделен;

Мир в буквы имени его влюблен, целует след".

Стой! Пропустил страницу? Но отличий нет,

Лишь имя новое. Хронист ведет рассказ,

Как в тот же год, в такой-то день и час,

Ян Паннонийский, широко известный

Ублюдок кузнеца, тот, что рукой железной

Империю от жребия на время смог спасти –

О власти возмечтав, корону сжал в персти

И шесть лет проносил. (Им были сметены

С нас диких гуннов руки); но потом сыны

В вино ему подлили что-то – о, набита колея,

Вновь смена власти. Но постой! "Пусть не уверен я,

Но (вставил комментатор), ничего не скрыв,

Все слухи приведу: остался Протий жив,

Ян отпустил его. И северной страной,

При варварском дворе привечен он; слугой,

Затем учителем детей он был, а возмужав,

Командовал псарями; несомненно, прав

Я, полагая, что трактат "О гончих псах"

Им сочинен. Пусть текст исчез в веках,

Но в каталогах значится. Потомок древней расы

Во Фракии (то слух) монахом в черной рясе

Почил. Ну, говоря иначе, старости достиг.

А вот и Яна Кузнеца глава. Суровый лик,

Медвежья челюсть; хмурый взор хранит навек

Гранит. Се – узурпатор трона. Что за человек!

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Бог глазами твари

(Калибан о Сетебосе, или Натуральная Теология на острове) [30]

***

Разляжется на солнечном припёке,

Погрузит брюхо в лужу липкой грязи,

Раскинет локти, подбородок на кулак положит.

И так, болтая стопами в воде прохладной

И чувствуя, как по спине спешат букашки,

Щекочут плечи, руки, вызывая хохот,

Покуда его листья лопуха скрывают,

Над головой создав подобие пещеры,