Стихотворения, 1859–1860 гг. - [5]

Ты в семенах хаоса началась,

В великом ты «да будет» прозвучала

И в дивном «бысть» всемирно разлилась, —

И взятому под божию опеку,

Средь райских грез первых дней весны,

Ты первому явилась человеку

В лице небес, природы и жены.

От звездного нисшедшая чертога

К жильцу земли, в младенческой тиши,

Прямым была ты отраженьем бога

В его очах и в зеркале души.

Готовую нашли тебя народы.

Ты – лучший дар, алмаз в венце даров,

Сладчайший звук в симфонии природы,

Разыгранный оркестром всех миров.

Пал человек, но и в его паденьи

Все с небом ты стоишь лицом к лицу:

Созданья ты к создателю стремленье,

Живой порыв творения к творцу.

Тобою полн, смотря на мир плачевный,

На этот мир, подавленный грехом,

Поэт и царь державно-псалмопевный,

Гремел Давид пророческим стихом,

И таинством любви и искупленья

Сказалась ты всем земнородным вновь,

Когда омыть вину грехопаденья

Должна была святого агнца кровь.

Внушала ты евангелистам строфы,

Достойные учеников Христа,

Когда на мир от высоты Голгофы

Повеяло дыхание креста.

И в наши дни, Адама бедных внуков

Будя сердца, чаруя взор и слух,

Ты, водворясь в мир красок, форм и звуков,

Из дольней тьмы их исторгаешь дух

И служишь им заветной с небом связью:

В твоем огне художнику дано

Лик божества писать цветною грязью

И молнии кидать на полотно.

Скульптор, к твоей допущенный святыне,

Вдруг восстает, могуществом дыша, —

И в земляной бездушной глыбе, в глине

И мраморе горит его душа.

Ты в зодчестве возносишь камень свода

Под звездный свод – к властителю стихий

И в светлый храм грядут толпы народа,

Фронтон гласит: «Благословен грядый!»

Из уст певца течет, благовествуя,

Как колокол гудящий, твой глагол,

И царственно ты блещешь, торжествуя,

Твой скипетр – мысль, а сердце – твой престол.

Порою ты безмолвствуешь в раздумьи,

Когда кругом всемирный поднят шум;

Порой в своем пифическом безумьи

Ты видишь то, чего не видит ум.

На истину ты взором неподкупным

Устремлена, но блеск ее лучей,

Чтоб умягчить и нам явить доступным

Для заспанных, болезненных очей,

Его дробишь в своей ты чудной призме

И, радуги кидая с высоты,

В своих мечтах, в бреду, в сомнамбулизме

Возносишься до провоззренья ты.

Магнитный сон пройдет – и пробужденье

Твое, поэт, печально и темно,

И видишь ты свое произведенье,

Не помня, как оно совершено.

И. А. Гончарову

И оснащен, и замыслами полный,

Уже готов фрегат твой растолкнуть

Седых морей дымящиеся волны

И шар земной теченьем обогнуть.

Под бурями возмужествуй упрямо!

Пусть вал визжит у мощного руля!

Вот Азия – мир праотца Адама!

Вот юная Колумбова земля!

И ты свершишь плавучие заезды

В те древние и новые места,

Где в небесах другие блещут звезды,

Где свет лиет созвездие Креста

Поклон ему! Взгляни, как триумфатор,

На сей трофей в хоругвях облаков,

Пересеки и тропик и экватор —

И отпируй сей праздник моряков!

И если бы тебе под небесами

Неведомых антиподов пришлось

Переверстаться с здешними друзьями

Ногами в ноги, головами врозь,

То не роняй отрады помышленья,

Что и вдали сердечный слышен глас,

Что не одни лишь узы тяготенья

Всемирного соединяют нас.

Лети! – И что внушит тебе природа

Тех чудных стран, – на пользу и добро

Пусть передаст, в честь русского народа,

Нам твой рассказ и славное перо!

Прости! Вернись и живо и здорово

В суровые приневские края,

И радостно обнимут Гончарова

И Майковы, и все его друзья.

Любительнице спокойствия

Ты говоришь – спокойствие дороже

Тебе всего, всей прелести мирской, —

И рад бы я быть вечно настороже,

Чтоб охранять твой женственный покой,

Чтобы неслись тревоги жизни мимо,

А ты на них смотрела бы шутя,

Меж сладких грез, легко, невозмутимо,

Как милое, беспечное дитя.

Когда толпа рушителей покоя

Со всех сторон несносная шумит,

Я, над твоим успокоеньем стоя,

Мигал бы им: тс! Не шумите: спит.

Но иногда чтоб цену лишь умножить

Спокойствия в глазах твоих, – тебя

Порой я сам желал бы потревожить,

Хотя б навлек гнев твой на себя.

Скажу: «Проснись! Мне хочется лазури:

Дай мне на миг взглянуть тебе в глаза!

Как ты спала? Не виделось ли бури

Тебе в мечтах? Не снилась ли гроза?

И не было неловко, душно, знойно

Тебе во сне?» – И молвлю, миг спустя:

«Ну, бог с тобой, мой ангел, спи спокойно!

Усни опять, прелестное дитя!»

Dahin

Была пора: я был безумно – молод,

И пыл страстей мне сердце разжигал;

Когда подчас суровый зимний холод

От севера мне в душу проникал, —

Я думал: есть блаженный юг на свете,

Край светлых гор и золотых долин,

И радостно твердил я вместе с Гете:

Dahin, dahin!

Бывало, я близ девы – чародейки

Горел, немел, не находя речей,

И между тем как ниже белой шейки

Не смел склонить застенчивых очей, —

Фантазии невольным увлеченьем

Смирения нарушив строгий чин,

Я залетал живым воображеньем

Dahin, dahin!

Моя мечта всех благ житейских выше

Казалась мне в бреду минувших дней;

Я громко пел, а там – все тиши, тише,

Я жил тепло, а там – все холодней,

И, наконец, все в вечность укатилось,

Упало в прах с заоблачных вершин,

И, наконец, все это провалилось

Dahin, dahin!

Исчезло все; не стало прежней прыти.

Вокруг меня за счастием все бегут,

Стремятся в даль я говорю: идите!

А я уж рад хоть бы остаться тут —

Страдать, но жить… А тут уж над страдальцем

С косой скелет – всемирный властелин —

Костлявый мне указывает пальцем

Dahin, dahin!