Стихотворения, 1859–1860 гг. - [4]

У ног баснописца во славе

Рассыпан зверей его мир:

Квартет в его полном составе,

Ворона, добывшая сыр,

И львы и болотные твари,

Петух над жемчужным зерном,

Мартышек лукавые хари,

Барашки с пушистым руном.

Не вся ль тут живность предстала

Металлом себя облила

И группами вкруг пьедестала

К ногам чародея легла?

Вы помните, люди: меж вами

Жил этот мастистый старик,

Правдивых уроков словами

И жизненным смыслом велик.

Как меткий был взгляд его ясен!

Какие он вам истины он

Развертывал в образах басен,

На притчи творцом умудрен!

Умел же он истины эти

В такие одежды облечь,

Что разом смекали и дети,

О чем ведет дедушка речь.

Представил он матушке-Руси

Рассказ про гусиных детей,

И слушали глупые гуси —

Потомки великих гусей.

При басне его о соседе

Сосед на соседа кивал,

А притчу о Мишке-медведе

С улыбкой сам Мишка читал.

Приятно и всем безобидно

Жил дедушка, правду рубя.

Иной… да ведь это же стыдно

Узнать в побасенке себя!

И кто предъявил бы, что колки

Намеки его на волков,

Тот сам напросился бы в волки,

Признался, что сам он таков.

Он создал особое царство,

Где умного деда перо

Карало и злость и коварство,

Венчая святое добро.

То царство звериного рода:

Все лев иль орел его царь,

Какой-нибудь слон воевода,

Плутовка-лиса – секретарь;

Там жадная щука – исправник,

А с парой поддельных ушей

Всеобщий знакомец – наставник,

И набран совет из мышей.

Ведь, кажется, всё небылицы:

С котлом так дружится горшок,

И сшитый из старой тряпицы

В великом почёте мешок;

Там есть говорящие реки

И в споре с ручьём водопад,

И словно как мы – человеки —

Там камни, пруды говорят.

Кажись баснописец усвоил,

Чего в нашем мире и нет;

Подумаешь – старец построил

Какой фантастический свет,

А после, когда оглядишься,

Захваченной деда стихом,

И в бездну житейского толка

Найдёшь в его складных речах:

Увидишь двуногого волка

с ягнёнком на двух же ногах:

Там в перьях павлиньих по моде

Воронья распущена спесь,

А вот и осёл в огороде:

«Здорово, приятель, ты здесь?»

Увидишь тех в горьких утехах,

А эту в почётной тоске:

Беззубою белку в орехах

И пляшущих рыб на песке,

И взор наблюдателей встретит

Там – рыльце в пушку, там – судью,

Что дел не касаяся, метит

На первое место в раю.

Мы все в этих баснях; нам больно

Признаться, но в хоть взаймы

Крыловскую правду, невольно,

Как вол здесь мычу я: «и мы!»

Сам грешен я всем возвещаю:

Нередко читая стихи,

Друзей я котлом угощаю,

Демьяновой страшной ухи.

Довольно и беглого взгляда:

Воссел – вы узнали без слов —

Средь зелени Летнего Сада

Отлитый из бронзы Крылов, —

И станут мелькать мимоходом

Пред ликом певца своего

С текущим в аллее народом

Ходячие басни его:

Пойдут в человеческих лицах

Козлы, обезьяны в очках;

Подъедут и львы в колесницах

На скачущих бурно конях;

Примчатся в каретах кукушки,

Рогатые звери придут,

На памятник деда лягушки,

Вздуваясь, лорнет наведут, —

И в Клодта живых изваяньях

Увидят подобья свои,

И в сладостных дам замечаньях

Радастся: «mais oui, c'est joli»

Порой подойдёт к великану

И серый кафтан с бородой

И скажет другому кафтану:

«Митюха, сынишко ты мой

Читает про Мишку, мартышку

Давно уж, – понятлив, хоть мал:

На память всю вызубрил книжку,

Что этот старик написал».

О, если б был в силах нагнуться

Бессмертный народу в привет!

О, если б мог хоть улыбнуться

Задумчивый бронзовый дед!

Нет, – тою ж всё думою полный

Над группой звериных голов

Зрим будет недвижный, безмолвный

Из бронзы отлитый Крылов.

Вечер в саду

Солнце будто б с неохотой

Свой прощальный мечет взгляд

И червонной позолотой

Обливает темный сад.

На скамейке я у стенки

В созерцании сижу

И игривые оттенки

Пышной зелени слежу:

Там – висит густым развивом,

Там – так женственно – нежна,

Там – оранжевым отливом

Отзывается она.

Аромат разлит сиренью,

И меж дремлющих ветвей

Свет заигрывает с тенью,

Уступая место ей.

Что – то там – вдали – сквозь ветки

Мне мелькнуло и потом

Притаилось у беседки,

В липах, в сумраке густом.

Что б такое это было —

Я не знаю, но оно

Так легко, воздушно, мило

И, как снег, убелено.

Пронизав летучей струйкой

Темный зелени покров,

Стало там оно статуйкой,

Изваянной из паров.

Напрягаю взор нескромный

(Любопытство – спутник наш):

Вот какой – то образ темный

Быстро движется туда ж.

Сумрак гуще. Твердь одета

Серых тучек в бахромы.

То был, мнится, ангел света,

А за ним шел ангел тьмы, —

И, где плотно листьев сетка

Прижимается к стене,

Скрыла встречу их беседка

В ароматной глубине.

И стемнело все. Все виды

В смуглых очерках дрожат,

И внесла звезда Киприды

Яркий луч свой в тихий сад.

Все какой – то веет тайной,

И, как дева из окна,

В прорезь тучки белокрайной

Смотрит робкая луна,

И, как будто что ей видно,

Что в соблазн облечено,

Вдруг прижмурилась… ей стыдно —

И задернула окно.

Чу! Там шорох, шопот, лепет…

То колышутся листки.

Чу! Какой – то слышен трепет…

То ночные мотыльки.

Чу! Вздыхают… Вновь ошибка:

Ветерок сквозит в саду.

Чу! Лобзанье… Это рыбка

Звонко плещется в пруду.

Все как будто что играет

В этом мраке и потом

Замирает, замирает

В обаянии ночном, —

И потом – ни лист, ни ветка,

Не качнется; ночь тиха;

Сад спокоен – и беседка

Там – вдали – темна, глуха.

Поэзия

Поэзия! Нет, – ты не чадо мира;

Наш дольный мир родить тебя не мог:

Среди пучин предвечного эфира

В день творчества в тебя облекся бог:

Возникла ты до нашего начала,