Стихотворения, 1836 г. - [4]

Нахмурилось одно – и отошло;

В его груди черно и тяжело,

А верх горит в опушке золотистой;

Как царь оно глядит на лик земной:

Чело в венце, а грудь полна тоской.

Вот – ширится и крыльями густыми

Объемлет дол, – и слёзы потекли

В обитель слёз, на яблоко земли,

А между тем кудрями золотыми

С его хребта воздушно понеслись

Янтарные, живые кольца в высь.

Всё мрачное мраку, а фебово Фебу!

Всё дольное долу, небесное небу!

Снова ясно; вся блистая,

Знаменуя вечный пир,

Чаша неба голубая

Опрокинута на мир.

Разлетаюсь вольным взглядом:

Облака, ваш круг исчез!

Только там вы мелким стадом

Мчитесь в темени небес.

Тех высот не сыщут бури;

Агнцам неба суждено

Там рассыпать по лазури

Белокурое руно;

Там роскошна пажить ваша;

Дивной сладости полна,

Вам лазуревая чаша

Открывается до дна.

Тщетно вас слежу очами:

Вас уж нет в моих очах!

Лёгкой думой вместе с вами

Я теряюсь в небесах.

Сознание

Когда чело твоё покрыто

Раздумья тенью, красота, —

Тогда земное мной забыто,

Тогда любовь моя свята.

Когда ж веселья в общем шуме

Ты бурно резвишься и думе,

Спокойной думе места нет,

Когда твой взор блестит томленьем,

А перси пышут обольщеньем,

Тогда я – прах, а не поэт.

Тогда в душе моей смятенной

Я жажду страшную таю;

Смотрю, как демон воплощённой,

На резвость детскую твою.

Казни ж, карай меня, о дева,

Дыханьем ангельского гнева!

Твоих проклятий стою я…

Но нет, не знаешь ты проклятий!

Так, гневная, сожги ж меня

В живом огне своих объятий;

Палящий жар мне в очи вдуй,

И, несмотря на страстный трепет,

В уста, сквозь их мятежный лепет.

Вонзи смертельный поцелуй!

Степь

«Мчись, мой конь, мчись, мой конь, молодой, огневой!

Жизни вялой мы сбросили цепи.

Ты от дев городских друга к деве степной

Выноси чрез родимые степи!»

Конь кипучий бежит; бег и ровен и скор;

Быстрина седоку неприметна!

Тщетно хочет его упереться там взор.

Степь нагая кругом беспредметна.

Там над шапкой его только солнце горит,

Небо душной лежит пеленою;

А вокруг – полный круг горизонта открыт,

И целуется небо с землёю!

И из круга туда, поцелуи любя

Он торопит летучего друга…

Друг летит, он летит; – а всё видит себя

Посредине заветного круга.

Краткий миг – ему час, длинный час – ему миг:

Нечем всаднику время заметить;

Из груди у него вырвался клик, —

Но и эхо не может ответить.

«Ты несёшься ль, мой конь, иль на месте стоишь?»

Конь молчит – и летит в бесконечность!

Безграничная даль, безответная тишь

Отражают, как в зеркале, вечность.

«Там она ждёт меня! Там очей моих свет!»

Пламя чувства в груди пробежало;

Он у сердца спросил: «Я несусь или нет?»

«Ты несёшься!» – оно отвечало.

Но и в сердце обман. «Я лечу, как огонь,

Обниму тебя скоро, невеста».

Юный всадник мечтал, а измученный конь

Уж стоял – и не трогался с места.

Напоминание

Нина, помнишь ли мгновенья,

Как певец усердный твой,

Весь исполненный волненья,

Очарованный тобой,

В шумной зале и в гостиной

Взор твой естественно-невинной

Взором огненным ловил,

Иль мечтательно к окошку

Прислонясь, летунью-ножку

Тайной думою следил,

Иль, влеком мечтою сладкой,

В шуме общества, украдкой,

Вслед за Ниною своей

От людей бежал к безлюдью

С переполненною грудью,

С острым пламенем речей;

Как вносил я в вихрь круженья

Пред завистливой толпой

Стан твой, полный обольщенья,

На ладони огневой,

И рука моя лениво

Отделялась от огней

Бесконечно – прихотливой

Дивной талии твоей;

И когда ты утомлялась

И садилась отдохнуть,

Океаном мне явилась

Негой зыблемая грудь, —

И на этом океане,

В пене вечной белизны,

Через дымку, как в тумане,

Рисовались две волны.

То угрюм, то бурно – весел,

Я стоял у пышных кресел,

Где покоилася ты,

И прерывистою речью,

К твоему склонясь заплечью,

Поливал мои мечты;

Ты внимала мне приветно.

А шалун главы твоей —

Русый локон незаметно

По щеке скользил моей…

Нина, помнишь те мгновенья,

Или времени поток

В море хладного забвенья

Все заветное увлек?

Скорбь поэта

Нет, разгадав удел певца,

Не назовешь его блаженным;

Сиянье хвального венца

Бывает тяжко вдохновенным.

Видал ли ты, как в лютый час,

Во мгле душевного ненастья,

Тоской затворной истомясь,

Людского ищет он участья?

Движенья сердца своего

Он хочет разделить с сердцами, —

И скорбь высокая его

Исходит звучными волнами,

И люди слушают певца,

Гремят их клики восхищенья,

Но песни горестной значенья

Не постигают их сердца.

Он им поет свои утраты,

И пламенем сердечных мук,

Он, их могуществом объятый,

Одушевляет каждый звук, —

И слез их, слез горячих просит,

Но этих слез он не исторг,

А вот – толпа ему подносит

Свой замороженный восторг.

Буря и тишь

Оделося море в свой гневный огонь

И волны, как страсти кипучие, катит,

Вздымается, бьется, как бешенный конь,

И кается, гривой до неба дохватит;

И вот, – опоясавшись молний мечом,

Взвилось, закрутилось, взлетело смерчом;

Но небес не достиг столб, огнями обвитой,

И упал с диким воплем громадой разбитой.

Стихнул рокот непогоды,

Тишины незримый дух

Спеленал морские воды,

И, как ложа мягкий пух,

Зыбь легла легко и ровно,

Без следа протекших бурь, —

И поникла в ней любовно

Неба ясная лазурь

Так смертный надменный, земным недовольный,

Из темного мира, из сени юдольной

Стремится всей бурей ума своего

Допрашивать небо о тайнах его;

Но в полете измучив мятежные крылья,

Упадает воитель во прах от бессилья.

Стихло дум его волненье,