Стихи в переводе Сергея Торопцева - [15]

Перед отъездом в столицу прощаюсь в Наньлине с сыном

Настоянным вином вернусь я в этот дом,

Откормленным гусем, жирующим в полях!

А ну-ка, все за стол! Где курица с вином?

Все бросятся ко мне, и радость в их речах,

Не только пьем поем, услада для души,

Наш танец горячей лучей в закатный час…

Ну, а теперь коня хлестну, чтоб поспешить

В столичный град. Увы, случилось лишь сейчас!

Майчэнева жена совсем была глупа[122].

Пора сказать семье прощальные слова,

С улыбкой выйду в путь, ведет меня судьба,

Я горд собой, ведь я не сорная трава!

742 г.

Но вернемся к Янцзы и в г. Юйчжан, почти напротив Аньлу, только на южном берегу Реки, завершим «брачную тему» Ли Бо. Потому что в 744 году он женился на госпоже Цзун из весьма сановитого рода, образованной, неглупой женщине и при этом прекрасной кулинарке, которая сразу пленила изысканного поэта местным деликатесом — маринованным карпом с обжаренной золотистой корочкой. По стихам Ли Бо видно, что брак их был исполнен чувств и гармонии. Дом свой они обустроили в Юйчжане.

С Осеннего плеса — жене

Я сегодня поеду в Сюньян[124] —

Лишних тысяча ли расстоянье.

Встречу в лотосах светлую рань,

Напишу «Громовое посланье»[125].

Много в жизни печали и слез,

Но разлука — особого рода,

С той поры, как уехал на Плес,

Писем с севера жду уж три года.

У меня седина на висках,

На лицо не приходит улыбка.

Наконец, повстречал земляка,

И в руках «пятицветная рыбка»[126] —

Золотистой парчи письмена:

Как Вы там, вопрошаешь ты чутко…

Круч отвесных меж нами стена,

Но она не преграда для чувства.

755 г.

Посылаю жене стихотворение о растроганном хозяине и ласточках, улетающих с Осеннего плеса

Уж иней пал на чуские леса[127] —

Холодной осенью пахнуло разом,

Все золотит осенняя краса,

Зеленое скрывается под красным.

Прощайте же, певуньи под стрехой,

К себе летите в северные дали.

Увидитесь ли вы еще со мной?

Вернетесь ли туда, где вас так ждали?

Ужель забудется сей дивный дом,

Проститесь навсегда с жемчужной шторой?

Не птица я, уж не взмахну крылом,

Чтобы лететь в незримые просторы…

Вложу в письмо свое тяжелый вздох

И неудержный слез моих поток.

755 г.

А когда Ли Бо, наветно осужденный, едет в ссылку на западную окраину империи (г. Елан близ совр. г. Гуйчжоу), ему кажется, что все рухнуло, он в отчаянии, друзья демонстративно отвернулись от него, и даже письма из дома, из Юйчжана, не приходят. Он еще не знает о близкой амнистии, но даже и она не вернет его к прежним «служивым» устремлениям, и в одном из стихотворений этого периода Ли Бо напишет о «корнях», которые, как он понял, необходимо пустить в «родном саду», то есть в домашнем очаге.

С пути на юг в Елан посылаю жене

За небом Елан. Как же ты от меня далека!

Наш лунный холодный шатер[128] опустел так нежданно!

Вон к северу гусь возвращается сквозь облака,

Он мне не принес долгодожданных вестей из Юйчжана.

759 г.

А это написано уже в Юйчжане. Позади остались надежды и разочарования, душа не рвется в даль, а лишь вспоминает и дает советы. Настоящего нет, осталось лишь прошлое и будущее в заоблачных высях, где Чуский Безумец уже видит себя.

На западе Цзяннани провожаю друга в Лофу

И пять вершин на бреге Гуй-реки[131],

И пик Хэншань[132], что на Цзюи глядит, —

От мест родных в Аньси[133] так далеки…

Куда скитальца может занести!

Печаль одела в белое Пэнли[134],

На отмелях осенний мрак и хлад.

Мечтанья о бессмертии ушли,

Мне не вдыхать Пурпурный Аромат[135].

От царской службы я освобожден,

Как Чао, как Бо И[136], нас скроет грот,

Уходишь ты к Лофу на горный склон,

Меня покой горы Эмэй[137] влечет.

Дорога между нами пусть длинна,

Напомнит друга лунный блеск ночей.

Ищи Безумца Чуского[138] меня

В благоуханье яшмовых ветвей[139].

760 г.

К закату поднимусь на пик Жаровни

Наш путь по Вечной Реке продолжается, и вот по правому борту возникает окутанная дымкой вершина. Это — Лушань! Романтически настроенный молодой Ли Бо взошел на нее сразу же, как только выехал за пределы родного Шу. Быть может, сыграл свою роль и ностальгический элемент: Лушань иначе — по имени легендарных братьев — именуется Куаншань (гора Куан), что, конечно напомнило поэту родной край, где на тамошней Куаншань (с теми же иероглифами) он штудировал даоско-буддийские каноны в монастыре Великого просветления (Дамин). По преданию, в период династии Чжоу на эту гору ушли в отшельничество семеро братьев Куан, откуда и пошло название горы («лу» — жилище отшельника, отшельник, отшельничество) и нескольких ее вершин, в названия которых включено слово «куан»; позже на Лушань жил отшельник Просветленный, прозывавшийся также Лу-цзюнь, то есть Господин [с горы] Лу. Ли Бо не раз еще поднимался на Лушань, а в конце 750-х годов перевез туда семью, спасая ее от смуты в стране. Он подолгу сиживал за каменным столом в своей хижине, покрытой соломой, или потерянно бродил по склонам, собирая лекарственные травы. Сквозь утренний туман, опустившийся на склоны, пробивались лучи багрового солнца. Со скалистых камней Жаровни срывался стремительный водопад, прорезая туман, и зрелище было редчайшее. По горной тропе брел дровосек с вязанкой за плечами и пел: «К закату поднимусь на пик Жаровни». Ли Бо остановился и прислушался. Дровосек-то поет его песню «Смотрю на водопад в горах Лушань». Сердце всколыхнулось радостью, и он с тихой улыбкой принялся пощипывать усы. Тридцать с лишним лет назад он был здесь, на Лушань, и написал это стихотворение, оно распространилось среди людей, и вот стало горной песенкой дровосеков. День клонился к вечеру, и Ли Бо забросил за спину котомку с травами, подхватил мотыгу и пошел к дому.