Стихи о вампирах - [9]

Ступил неслышно на покров зеленый —

К змее, без чувств застывшей, обернулся,

Жезлом извитым головы коснулся.

Потом, исполнен нежности немой,

Приблизился он к нимфе молодой.

Ущербную луну напоминая,

Пред ним она потупилась, рыдая;

Склонилась, как свернувшийся бутон

В тот час, когда темнеет небосклон;

Но бог ее ладони сжал любовно:

Раскрылись робкие ресницы, словно

Цветы, когда, приветствуя восход,

Они жужжащим пчелам дарят мед.

Исчезли боги в чаще вековечной:

Блаженство лишь для смертных быстротечно.

Змея меж тем меняться начала:

Кровь быстрыми толчками потекла

По жилам; пена, с жарких губ срываясь,

Прожгла траву; от муки задыхаясь,

Она взирала немо – и в глазах

Сухих, забывших о благих слезах,

Метались искрами страдание и страх.

Изогнутое тело запылало

Окраской огненной, зловеще-алой;

Орнамент прихотливый скрылся вдруг —

Так лава затопляет пестрый луг;

Исчез узор серебряно-латунный;

Померкли звезды и затмились луны;

Погас наряд диковинно-цветной

И пепельной застлался пеленой;

Совлекся медленно покров лучистый:

Сапфиры, изумруды, аметисты

Растаяли, тускнея, и одна

Осталась боль – уродлива, бледна.

Мерцала диадема еле зримо —

И вот, во тьме дубрав неразличима,

Слилась с туманом; слабый ветерок

Развеял возглас: нежен и далек,

«О Ликий, Ликий!» – над пустой равниной

Пронесся он и смолк за дальнею вершиной.

Куда исчезла Ламия? Она,

Вновь во плоти прекрасной рождена,

На полпути к Коринфу, где полого

Ведет с кенхрейских берегов дорога

К холмам крутым, свергающим ручьи —

Святые пиэрийские ключи —

У кряжа горного (грядой отвесной

Он тянется, туманной и безлесной)

Вплоть до Клеонии, на самый юг.

Там опустилась Ламия на луг —

И, слыша в роще быстрое порханье,

Среди нарциссов затаив дыханье,

Склонилась над прудом – узнать скорей,

Пришло ли избавленье от скорбей.

О Ликий, счастлив ты: с ней не сравнится

Никто из дев, что, опустив ресницы

И платье расправляя, меж цветов

Садятся слушать песни пастухов.

Невинные уста – но сердце знало

Любви науку с самого начала.

Едва явилась – острый ум отторг

От горя неразлучный с ним восторг,

Установил их вздорные пределы,

Взаимопревращения умело

В обманчивом хаосе отыскал,

Частицы разнородные связал, —

Как если б Купидона обученье

Она прошла, но в девственном томленье

Покоясь в праздности, не знала вожделенья.

В свой час узнаете, зачем она

В задумчивости здесь стоит одна,

Но надобно поведать вам сначала,

О чем она плененная мечтала,

Куда рвалась из пут змеиных прочь,

Где в грезах пребывала день и ночь:

То ей Элизий представал туманный;

То как спускается к богине океана

Сонм нереид по волнам утром рано;

То Вакх, что под смолистою сосной

Неспешно осушает кубок свой;

Сады Плутона, сонная прохлада —

И вдалеке встает Гефеста колоннада.

То в города неслась ее мечта —

И там, где шум пиров и суета,

Среди видений бытия земного,

Коринфянина Ликия младого

Увидела. Упряжкою своей,

Как юный Зевс, он правил. Перед ней

Затмился свет – и сердце страсть пронзила…

В Коринф вернуться должен Ликий милый

Дорогой этой в сумеречный час,

Чуть мотыльки начнут неслышный пляс.

С востока ветер дул, и у причала

Галеру медленно волна качала,

О камни тихо шаркал медный нос.

В эгинском храме юноша вознес

Моленья Зевсу – там, где за порталом

Курится жертвенник под тяжким покрывалом.

Его обетам громовержец внял;

Путь одинокий юноша избрал,

Отстав от спутников, чьи речи стали

Ему несносны; по холмам вначале

Шагал бездумно Ликий – но когда

Затеплилась вечерняя звезда,

В мечтаньях ввысь унесся он, где тени

Вкушают мир Платоновых селений.

Приблизился он к Ламии – и вот,

Рассеян, мимо, кажется, пройдет:

Сандалии шуршат по тропке мшистой.

Незрима Ламия в долине мглистой;

Следит за ним: прошел, укрыт плащом,

Окутан тайной. Нежным голоском

Вослед ему она заговорила:

«Оборотись, прекрасное светило!

Ужель одну оставишь ты меня?

Взгляни же, сострадание храня».

Он поглядел – о нет, не изумленно,

А как взглянуть бы мог Орфей влюбленно

На Эвридику: мнилось, этих слов

Давным-давно впивал он сладкий зов.

Он красоту ее самозабвенно

До дна испил, но в чаше сокровенной

Не убывало; в страхе, что сейчас

Она исчезнет, скроется из глаз,

Он волю дал восторженному слову

(И стало ясно ей – он не порвет оковы):

«Тебя оставить? Нет, богиня, нет!

Забыть ли глаз твоих небесный свет?

Из жалости не покидай: едва ли

Смогу я жить, отвергнутый, в печали.

Коль ты наяда – каждый ручеек

Тебе послушен будет, хоть далек;

Коль ты дриада – утренней порою

Напьются сами заросли росою;

А если ты одною из Плеяд

Сошла на землю, гармоничный лад

Поддержат сестры, в вышине сверкая.

В твоем привете музыка такая

Мне слышится, что тотчас без нее

Навек мое прервется бытие.

Молю, не покидай!» – «В земной юдоли

Мне стопы тернии пронзят до боли.

В твоей ли власти заменить мне дом,

Тоску умерить сладкую о нем?

Как мне бродить с тобою по долинам —

Безрадостным, холодным и пустынным,

Как мне забыть бессмертия удел?

Ученостью ты, Ликий, овладел

И должен знать, что духи сфер блаженных

Не в силах жить, дышать в оковах бренных.

О бедный юноша, ты не вкушал

Нектара, светом горним не дышал!

Есть у тебя дворцы, где анфилада

Покоев дарит утешенье взгляду

И прихотям моим бесчисленным отраду?

Нет-нет, прощай!» Простерла руки ввысь,

Еще мгновенье – с ней бы унеслись