Стихи о вампирах - [7]

Дремота прошла, но во тьме ночной

Непонятный сон все витал надо мной.

Он в моих глазах до сих пор живет,

И я дал обет, лишь солнце взойдет,

Отправиться в лес, помолившись вперед

И там пропев святые слова,

Рассеять чары колдовства».

Так Бреси сказал, его рассказ,

Улыбаясь, рассеянно слушал барон.

Не спуская полных восторга глаз

С леди Джеральдины, промолвил он:

«О горлица нежная, лорда Роланда дочь,

Тут арфой и пеньем псалмов не помочь,

Но с лордом Роландом, вашим отцом,

Мы другим оружьем змею убьем».

Ее он в лоб поцеловал,

И Джеральдина глаза отвела,

Скромна, по-девичьи мила,

И румянец щек ее пылал,

Когда от него она отошла.

Она перекинула шлейф свой

Через левую руку правой рукой

И сложила руки, сомкнула уста,

Голову склонила на грудь себе

И взглянула искоса на Кристабель —

О защити ее, матерь Христа!

Лениво мигает змеиный глаз;

И глаза Джеральдины сузились вдруг;

Сузились вдруг до змеиных глаз,

В них блеснуло злорадство, блеснул испуг,

Искоса бросила взгляд она,

Это длилось только единый миг,

Но, смертельным ужасом вдруг сражена,

Кристабель глухой испустила крик,

Зашаталась земля под ее ногой,

А леди к ней повернулась спиной

И, словно ища поддержки себе,

На сэра Леолайна, в немой мольбе,

Она обратила свет лучей

Божественных, диких своих очей.

У тебя, Кристабель, в глазах темно,

И вот ты видишь только одно!

И какая сила в том взоре была,

Если, прежде не знавшие лжи и зла,

Так глубоко впитали взоры твои

Этот взгляд, этот суженный взгляд змеи,

Что стало покорно все существо,

Весь разум твой, колдовству его!

Кристабели взор повторил тот взгляд,

Его тупой и предательский яд.

Так, с кружащейся в смутном сне головой,

Стояла она, повторяя его,

Этот взгляд змеиный, взгляд косой,

Перед самым лицом отца своего,

Насколько та, чья душа светла,

Змеиный взгляд повторить могла.

Когда же чувства вернулись к ней,

Она, молитву сотворя,

Упала к ногам отца, говоря:

«Умоляю вас матери ради моей

Эту женщину прочь от нас отослать».

Вот и все, что она могла сказать,

Потому что о том, что знала она,

Передать не могла, колдовством больна.

Почему так бледна твоя щека,

Сэр Леолайн? Дитя твое,

Твоя гордость и радость, нежна и кротка,

У ног твоих. Услышь ее!

Для нее ведь леди твоя умерла,

О призраке вспомни ее дорогом,

О ребенке своем не думай зла.

О тебе и о ней, ни о ком другом,

Она молилась в предсмертный час,

О том, чтобы она тебе была

Гордостью сердца, радостью глаз!

И с этой мольбой был ей легок конец,

Отец, отец!

Обидишь ли ты дитя свое —

Свое и ее?

Но если так и подумал барон,

Если это и было в сердце его,

Еще сильней разгневался он,

Еще больше смутился как раз оттого.

Его злобе, казалось, предела нет,

Вздрагивали щеки, был диким взор:

От родного ребенка – такой позор!

Гостеприимства долг святой

К той, чей отец его давний друг,

В порыве ревности пустой

Так малодушно нарушить вдруг!

Суровым взглядом повел барон

И сказал своему менестрелю он,

Раздраженно, резко ему сказал:

«Бард Бреси, я тебя послал!

Чего ж ты ждешь?» Поклонился тот,

И дочери взгляда не бросив родной,

Сэр Леолайн, рыцарь седой,

Леди Джеральдину повел вперед!

Заключение второй части

Маленький ребенок, слабый эльф,

Поющий, пляшущий для себя самого,

Нежное созданье, краснощекий эльф!

Нашедший все, не ища ничего,

Наполняет радостью наши сердца,

Делает светлым взор отца!

И радость так полна и сильна,

Так быстро бьет из сердца она,

Что избыток любви он излить готов

Непреднамеренной горечью слов.

Быть может, прекрасно связать меж собой

Мысли чуждые одна другой,

Улыбаться над чарами, чей страх разбит,

Забавляться злом, которое не вредит,

Быть может, прекрасно, когда звучат

Слова, в которых слышен разлад,

Ощущать, как в душе любовь горит.

И что ж, если в мире, где грех царит

(Если б было так – о горе и стыд),

Этот легкий отзвук сердец людских

Лишь от скорби и гнева родится в них,

Только их языком всегда говорит!

Д. Г. Байрон Из поэмы «Гяур»

Чалма из камня. За кустом

Колонна, скрытая плющом,

Где в честь умершего османа

Стихи начертаны Корана, —

Не видно больше ничего

На месте гибели его.

В сырой земле лежит глубоко

Вернейший из сынов Пророка,

Каких досель из года в год

К себе святая Мекка ждет.

Он, твердо помня запрещенье,

К вину всегда питал презренье,

Лишь «Алла-Гу», призыв святой,

Он слышал – чистою душой

Тотчас стремился он к Пророку,

Оборотясь лицом к востоку.

От рук гяура здесь он пал.

В родной долине умирая,

Врагу он мщеньем не воздал…

Но там, на небе, девы рая

Его нетерпеливо ждут,

И стройных гурий взоры льют

Лучи небесного сиянья.

Свое горячее лобзанье

Они несут ему скорей.

Такой кончины нет честней.

В борьбе с неверным смерть – отрада,

Ее ждет лучшая награда.

.

Изменник с черною душой!

Тебя Монкир своей косой

Изрежет. Коль освободиться

Успеешь ты от этих мук,

То вечно должен ты вокруг

Престола Эблиса кружиться,

И будет грудь гореть огнем…

Нет, о страдании твоем

Пересказать не хватит силы.

Но перед этим из могилы

Ты снова должен выйти в мир

И, как чудовищный вампир,

Под кровлю приходить родную —

И будешь пить ты кровь живую

Своих же собственных детей.

Во мгле томительных ночей,

Судьбу и небо проклиная,

Под кровом мрачной тишины

Вопьешься в грудь детей, жены,

Мгновенья жизни сокращая.

Но перед тем, как умирать,

В тебе отца они признать