Стихи - [39]

 Гранада раненою серной

 за флюгерами розовела.

 И ради колокола Велы

 я этой ночью до рассвета

 горел в огне твоего тела,

 горел, и чье оно - не ведал.

 V

 ГАЗЕЛЛА О МЕРТВОМ РЕБЕНКЕ

 Каждую ночь в моей Гранаде,

 каждую ночь умирает ребенок.

 Каждую ночь вода садится

 поговорить о погребенных.

 Есть два ветра - мглистый и ясный.

 Крылья мертвых - листья бурьяна.

 Есть два ветра - фазаны на башнях

 и закат - как детская рана.

 Ни пушинки голубя в небе -

 только хмель над каменной нишей.

 Ни крупинки неба на камне

 над водой, тебя схоронившей.

 Пала с гор водяная глыба.

 Затосковали цветы и кони.

 И ты застыл, ледяной архангел,

 под синей тенью моей ладони.

 (Но поет, возле сердца летая,

 ГАЗЕЛЛА О ГОРЬКОМ КОРНЕ

 На свете есть горький корень

 и тысячи окон зорких.

 Нельзя и рукой ребенка

 разбить водяные створки.

 Куда же, куда идешь ты?

 Есть небо пчелиных оргий -

 прозрачная битва роя -

 и горький тот корень.

 Горький.

 С изнанки лица в подошвы

 стекает осадок боли,

 и поет обрубок ночи

 со свежей слезой на сколе.

 Любовь моя, враг мой смертный,

 грызи же свой горький корень.

 VII

 ГАЗЕЛЛА О ВОСПОМИНАНИИ

 Останься хоть тенью милой,

 но память любви помилуй -

 черешневый трепет нежный

 в январской ночи кромешной.

 Со смертью во сне бредовом

 живу под одним я кровом.

 И слезы вьюнком медвяным

 на гипсовом сердце вянут.

 Глаза мои бродят сами,

 глаза мои стали псами.

 Всю ночь они бродят садом

 меж ягод, налитых ядом.

 Дохнет ли ветрами стужа -

 тюльпаном качнется ужас,

 а сумерки зимней рани

 темнее больной герани.

 И мертвые ждут рассвета

 за дверью ночного бреда.

 И дым пеленает белый

 долину немого тела.

 Под аркою нашей встречи

 горят поминально свечи.

 Развейся же тенью милой,

 но память о ней помилуй.

 VIII

 ГАЗЕЛЛА О ТЕМНОЙ СМЕРТИ

 Хочу уснуть я сном осенних яблок

 и ускользнуть от сутолоки кладбищ.

 Хочу уснуть я сном того ребенка,

 что все мечтал забросить сердце в море.

 Не говори, что кровь жива и в мертвых,

 что просят пить истлевшие их губы.

 Не повторяй, как больно быть травою,

 какой змеиный рот у новолунья.

 Пускай усну нежданно,

 усну на миг, на время, на столетья,

 но чтобы знали все, что я не умер,

 что золотые ясли - эти губы,

 что я товарищ западного ветра,

 что я большая тень моей слезинки.

 Вы на заре лицо мое закройте,

 чтоб муравьи мне глаз не застилали.

 Сырой водой смочите мне подошвы,

 чтоб соскользнуло жало скорпиона.

 Ибо хочу уснуть я - но сном осенних яблок -

 и научиться плачу, который землю смоет.

 Ибо хочу остаться я в том ребенке смутном,

 который вырвать сердце хотел в открытом море.

 IX

 ГАЗЕЛЛА О ЧУДЕСНОЙ ЛЮБВИ

 Огонь и гипс

 безжалостной пустыни,

 была ты в сердце влагой на жасмине.

 Огонь и блеск

 безжалостного неба,

 была ты в сердце шелестами снега.

 Пустырь и небо

 руки мне сковали.

 Пустыни неба

 раны бичевали.

 X

 ГАЗЕЛЛА О БЕГСТВЕ

 Я не раз затеривался в море,

 с памятью, осыпанной цветами,

 с горлом, полным нежности и боли.

 Я не раз затеривался в море,

 как в сердцах детей я затерялся.

 Нет ночей, чтоб отзвук поцелуя

 не будил безгубые улыбки.

 Нет людей, чтоб возле колыбели

 конских черепов не вспоминали.

 Ведь одно отыскивают розы -

 лобной кости лунные рельефы.

 И одно умеют наши руки -

 подражать корням захороненным.

 Как в сердцах детей я затерялся,

 я не раз затеривался в море.

 Мореход слепой, ищу я смерти,

 полной сокрушительного света.

 XII

 ГАЗЕЛЛА ОБ УТРЕННЕМ РЫНКЕ

 Я под аркой Эльвиры

 буду ждать на пути,

 чтоб узнать твое имя

 и, заплакав, уйти.

 Что за луны льдом озерным

 на лице твоем застыли?

 Как в заснеженной пустыне

 твой костер собрать по зернам?

 Твой хрусталь колючим терном

 кто задумал оплести?..

 Я под аркой Эльвиры

 буду ждать на пути,

 чтобы взгляд твой пригубить

 и, заплакав, уйти.

 Ранит голос твой весенний

 среди рыночного крика!

 Сумасшедшая гвоздика,

 затерявшаяся в сене!

 Как близка ты в отдаленье,

 а вблизи - не подойти...

 Я под аркой Эльвиры

 буду ждать на пути,

 чтобы бедер коснуться

 и, заплакав, уйти.

 КАСЫДЫ

 I

 КАСЫДА О РАНЕННОМ ВОДОЮ

 Хочу спуститься в глубь колодца,

 хочу подняться лестницей крутою,

 чтобы увидеть сердце,

 ужаленное темною водою.

 Теряя силы, бредил мальчик

 в венке из инея и крови.

 Ключи, колодцы и фонтаны

 клинки скрестили в изголовье.

 О вспышки страсти, всплески лезвий,

 о белой смерти пение ночное!

 О желтый прах сыпучего рассвета

 среди пустыни зноя!

 Один на свете, бредил мальчик

 с уснувшим городом в гортани.

 Прожорливую тину заклинало

 приснившихся фонтанов бормотанье.

 Агония дугою выгибалась

 и, выпрямляясь, холодела.

 Сплелись двумя зелеными дождями

 агония и тело.

 Хочу спуститься в глубь колодца,

 и черпать смерти снадобье густое,

 и впитывать ее замшелым сердцем,

 чтобы найти пронзенного водою..

 II

 КАСЫДА О ПЛАЧЕ

 Я захлопнул окно,

 чтоб укрыться от плача,

 но не слышно за серой стеной

 ничего, кроме плача.

 Не расслышать ангелов рая,

 мало сил у собачьего лая,

 звуки тысячи скрипок

 на моей уместятся ладони.

 Только плач - как единственный ангел,

 только плач - как единая свора,

 плач - как первая скрипка на свете,

 захлебнулся слезами ветер

 и вокруг - ничего, кроме плача.

 III

 КАСЫДА О ВЕТВЯХ

 В Тамарите - сады и своры,

 и собаки свинцовой масти

 ждут, когда опустеют ветви,