Стихи - [3]

 нелеп, безутешен, пьян

 печалью де Бержерака

 и Дон-Кихота,

 избавитель, спешу на зов

 бесконечного-невозможного,

 маятника часов.

 Ирисы вянут, едва

 коснется их голос мой,

 обрызганный кровью заката.

 У песни моей смешной

 пыльный наряд паяца.

 Куда ты исчезла вдруг,

 любовь? Ты в гнезде паучьем.

 И солнце, точно паук,

 лапами золотыми

 тащит меня во тьму.

 Ни в чем не знать мне удачи:

 я сам как Амур-мальчуган,

 и слезы мои что стрелы,

 а сердце - тугой колчан.

 Мне ничего не надо,

 лишь боль с собой унесу,

 как мальчик из сказки забытой,

 покинутый в темном лесу.

 ЦИКАДА

 Цикада!

 Счастье хмельной

 от света

 умереть на постели земной.

 Ты проведала от полей

 тайну жизни, завязку ее и развязку.

 И старая фея,

 та, что слыхала рожденье корней,

 схоронила в тебе свою сказку.

 Цикада!

 Это счастье и есть -

 захлебнуться в лазурной крови

 небес.

 Свет - это бог. Не затем ли

 проделана солнцем дыра,

 чтоб мог он спускаться на землю?

 Цикада!

 Это счастье и есть -

 в агонии чувствовать весь

 гнет небес.

 Перед вратами смерти

 с понуренной головою,

 под спущенным стягом ветра

 идет все живое.

 Таинственный говор мыслей.

 Ни звука...

 В печали

 идут облаченные в траур

 молчанья.

 Ты же, пролитый звон, цикада,

 ты, родник зачарованный лета,

 умираешь, чтоб причаститься

 небесному звуку и свету.

 Цикада!

 Счастливая ты,

 ибо тебя облачил

 сам дух святой, иже свет,

 в свои лучи.

 Цикада!

 Звездой певучей

 ты сверкала над снами луга,

 темных сверчков и лягушек

 соперница и подруга.

 И солнце, что сладостно ранит,

 налившись полуденной силой,

 из вихря лучей гробницу

 над прахом твоим водрузило

 и сейчас твою душу уносит,

 чтоб обратить ее в свет.

 Стань, мое сердце, цикадой,

 чтобы истек я песней,

 раненный над полями

 светом небесной бездны.

 И та, чей женственный образ

 был предугадан мной,

 пусть собственными руками

 прольет его в прах земной.

 И розовым сладким илом

 пусть кровь моя в поле станет,

 чтобы свои мотыги

 вонзали в нее крестьяне.

 Цикада!

 Это счастье и есть -

 умереть от невидимых стрел

 лазурных небес.

 ГРУСТНАЯ БАЛЛАДА

 Маленькая поэма

 Бедная бабочка сердце мое,

 милые дети с лужайки зеленой.

 Время-паук ее держит в плену,

 крыльев пыльца - горький опыт плененной.

 Пел я, бывало, ребенком, как ты,

 милые дети с лужайки зеленой.

 Голос мой, ястреб с когтями котенка,

 в небо взмывал, в его синее лоно.

 Клича вербену, вербену зовя,

 как-то бродил в картахенском саду я,

 и потерял я колечко судьбы,

 речку из песни минуя.

 Стать кавалером и мне довелось.

 Майский был вечер, прохладный и лунный.

 Мне показалась загадкой она,

 синей звездой на груди моей юной.

 Вербного был воскресенья канун,

 сердце скакало в звездные дали.

 Но вместо роз и махровых гвоздик

 ирисы руки ее обрывали.

 Сердцем я был беспокоен всегда,

 милые дети с лужайки зеленой.

 Ту, что в романсе встретилась мне,

 ждал я, в мечты погруженный.

 Ту, что нарвет майских роз и гвоздик,

 ждал я, - как пелось в романсе.

 Но почему только дети одни

 видят ее на Пегасе?

 Та ли она, кого мы в хороводах

 с грустью звездой называем,

 молим, чтоб вышла потанцевать

 в луг, принаряженный маем?

 Мне вспоминается детства апрель,

 милые дети с лужайки зеленой.

 В старом романсе однажды ее

 я повстречал, изумленный.

 И по ночам стал печалиться ей,

 недостижимой, немилый.

 Слыша мои излиянья, луна

 губы в усмешке кривила.

 Кто она - та, что гвоздики сорвет

 с нежными розами мая?

 Бедная девочка, замуж ее

 выдала мачеха злая.

 Где-то на кладбише в тихой земле

 спят вместе с ней ее беды...

 Я же, в любви безответной своей,

 сердца исчез не изведав,

 с посохом солнца хочу одолеть

 недостижимость небесного склона.

 Мраком меня укрывает печаль,

 милые дети с лужайки зеленой.

 Ныне далекие те времена

 с нежностью я вспоминаю.

 Кто она та, что гвоздики сорвет

 с нежными розами мая?

 ПОТЕМКИ МОЕЙ ДУШИ

 Потемки моей души

 отступают перед зарею азбук,

 перед туманом книг

 и сказанных слов.

 Потемки моей души!

 Я пришел к черте, за которой

 прекращается ностальгия,

 за которой слезы становятся

 белоснежными, как алебастр.

 (Потемки моей души!)

 Завершается

 пряжа скорби,

 но остаются разум и сущность

 отходящего полудня губ моих,

 отходящего полудня

 взоров.

 Непонятная путаница

 закоптившихся звезд

 расставляет сети моим

 почти увядшим иллюзиям.

 Потемки моей души!

 Галлюцинации

 искажают зрение мне,

 и даже слово "любовь"

 потеряло смысл.

 Соловей мой,

 соловей!

 Ты еще поешь?

 ДОЖДЬ

 Есть в дожде откровенье - потаенная нежность.

 И старинная сладость примиренной дремоты,

 пробуждается с ним безыскусная песня,

 и трепещет душа усыпленной природы.

 Это землю лобзают поцелуем лазурным,

 первобытное снова оживает поверье.

 Сочетаются Небо и Земля, как впервые,

 и великая кротость разлита в предвечерье.

 Дождь - заря для плодов. Он приносит цветы нам,

 овевает священным дуновением моря,

 вызывает внезапно бытие на погостах,

 а в душе сожаленье о немыслимых зорях,

 роковое томленье по загубленной жизни,

 неотступную думу: "Все напрасно, все поздно!"

 Или призрак тревожный невозможного утра

 и страдание плоти, где таится угроза.

 В этом сером звучанье пробуждается нежность,

 небо нашего сердца просияет глубоко,

 но надежды невольно обращаются в скорби,

 созерцая погибель этих капель на стеклах.