Стезя - [40]

Только сроднились. И вновь далеко –

Вечнозеленый окрас Каракаса,

Горных дорог золотой серпантин,

Авиаборт безупречной «Виаса»,

Моря Карибского синий сатин.

Кира и Аннушка, Катя и Вера,

Волков Георгий и кинта его.

Вот перед взором встают кабальеры –

Плотников, Маликов и Хитрово!

Русских погостов святые могилы,

Белой России последний рубеж.

В утренней дымке вершина Авилы –

Знак восклицательный наших надежд!

1991–1994

Москва, Москва

Катил с какой-то кодлой воровской,

Такси летело с дьявольским нахрапом.

И шеф довез до самой до Тверской,

И три «куска» потребовал на лапу.

«Из-за бугра? – он нагло подмигнул, –

Такие шмотки – шкары и рубашка!»

Я, не торгуясь, молча отстегнул,

Он сыто взял хрустящие бумажки,

Москва, Москва! Имея рупь да грош,

В былые дни дельцу не дался б в руки.

Теперь вдохнешь, как лазаря споешь:

«Москва, Москва, как много в этом звуке!»

Куда же делась, словно испарясь,

Родная речь, привычная для слуха?

Полезло все: распущенность и грязь,

Блатной жаргон и крайняя разруха.

Вот эта с торбой – чья-нибудь жена,

И этот – чей-то! – с нищей коркой хлеба.

А были ж реки полные вина.

Златые горы всяких ширпотребов.

Мельчает все. И в сутолоке дня

Мелькают чаще мелкие офени.

Один из них и вычислил меня,

Интеллигентно ботая по фене:

«Державы нет! И нам придет хана,

Коль правят бал шныри и вертухаи.

Нужна РУКА! Н о нет и пахана.

И весь расклад. Природа отдыхает».

1992

* * *

Т.Н.

Сижу. Такое дело –

Гадаю о судьбе.

И «мисс Венесуэла»

Со мной в ночной избе.

Конечно, мы не пара,

Гадание – обман.

И все ж она – Тамара,

Кровиночка славян.

Растаял васильковый

Карибский о коем,

Купальничек рисковый

И пляж, и мы вдвоем.

Теперь она в фаворе,

Рекламный материал.

Но грусть моя – не горе,

Красивее терял.

Полуночно, устало

Печурку растоплю,

Картинку из журнала

В простенок приколю.

Да, да вот эти ножки

В песчинках золотых,

Две спелые морошки

На грудках налитых.

1992

* * *

Передо мной явилась ты...

А. С. Пушкин

Соседка пьет. Опять уныло пьет.

Давно померк усталый свет в окошке.

Ее белье замоченное ждет,

Изголодавшись, терпят долю кошки.

Поутру встанет, халкнет ковш воды,

И, воцаряясь в хаосе нетленном,

Поймает кайф – ни горя, ни беды! –

В своем глухом жилище суверенном.

Вот Ельцин пьет, не зная доз и норм,

И уж каких пародий не пиши я,

Не бросит пить за здравие реформ,

А это ведь две разницы большие!

Спортивный муж, хоть ветхий, но зато

Его блюдет супружница Наина.

А у соседки – драное пальто

И вместо мужа облак нафталина.

Сберет пустую тару и вина

Опять несет, – попробуй пожалей-ка! –

«Кто я тебе – любовница, жена

Иль, боже мой, какая-то шумейка?!»

Строчу стихи, дорвался до стола,

Минорным слогом факты излагая...

Вот и своя, родимая, пришла, –

На этот раз поддатая и злая.

1993

Дама с собачкой

И пляж был не худший, и дачки, Амурные были дела.

Ну, словом, как в «Даме собачкой»

Прекрасной и дама была.

Конечно, не столь эпохальный

Сюжет я у классика крал,

По нынешним меркам – банальный,

В ту пору он за душу брал.

Когда мы вдвоем загорали

Иль в горы ходили пешком,

Собачку гулять оставляли

С одним гражданином с брюшком.

Кивнет он и больше – ни слова,

Замкнется – ни то и ни се.

Она ж оказалась готова,

Как пишут в романах, на все!

Восторженным взором глядела.

И я в нее взоры вперял.

Ее ненасытное тело

К утру только Эрос смирял.

Восторги и вздохи – в начале,

Доверье – в зените любви.

Но отпуск не вечен. Умчали

Мы в скучные веси свои.

Писала, как хлюпая лужей,

Сошла она в городе Н.

С натугой взглянула на мужа

И в нем не нашла перемен.

Распутица липла к подошвам,

Собачка мусолила кость...

Все это в немыслимом прошлом

Осталось. И с веком спеклось.

И море, и озеро Рица,

И пальмы, и чувственный зной.

Теперь там – насквозь! – заграница,

Распаханы пляжи войной.

Дики невоенному глазу

Системы военные «град».

А там, где трудились абхазы,

Работает зло автомат.

Где мы целовались когда-то,

Где парус белел – вдалеке,

То гильза, то каска солдата

Буреют в кровавом песке.

Сгорели беседка и дачка,

И взор под вуалью густой

Расплывчат. И сдохла собачка

С тоски – еще осенью той...

1993

ОСЕНЬ-93

1

Что за времечко! С пригорка

Простираю долгий взгляд:

По Москве идет разборка,

Снова головы летят.

Над оратором – оратор!

Но от пагубы речей

Лечит «демократизатор»

Нестабильных москвичей.

Словно ворон, –

Крест и ряса! –

Чистит клюв Якунин Г.

Человеческого мяса

Нынче вдоволь в СНГ.

Полупьяные, косые,

Спецопричники в поту –

Добивают Мать-Россию

С кляпом «сникерса» во рту.

2

Ни косожец, ни Редедя,

А лакейская душа,

По Тверской на танке едет

Генерал Грачев-паша.

Едет Клинтону в угоду,

Словно ваучер, пылит,

По избранникам народа

Бронебойными палит.

Вожаков ведут в ментовку,

Для других, для прочих масс,

«Всенародный» – под диктовку

ЦРУ – строчит указ.

Так и так, мол, сэры-братцы, –

Голова о всех болит! –

Больше трех не собираться,

Как Бурбулис говорит.

Свищут «вести», словно пули:

Добивай, круши, меси!

Вот и месят и бурбулят

Ненавистники Руси.

На крови банкуют урки,

Беззакония чинят,

Собчакуют в Петербурге

И в столице ельцинят.

1993

Не дамся...

По сути – ханыга и гад,

Но очень идейный и бойкий,

Насел на меня «демократ»,

Я врезал бойцу перестройки.

И Бог с ним, пускай не нудит!

Тут дома – подлейшая штука:

С косою бабуля сидит,

Меня дожидается – сука.

Бухтит, что она не со зла,